Прекрасный дом

Слышно было только, как дышали, храпели и двигались усталые люди в соседних лачугах.

— Лозана, ты кричала?

— Я испугалась, Мейм, — всхлипнула девушка, — мне приснился дурной сон.

— Тсс. Ты слишком долго лежишь на одном боку. Повернись. Ты помолилась?

— Да, Мейм.

— Помолись еще раз и спи.

В лачугах люди просыпались в полутьме, задолго до рассвета. Утренний ветерок, дувший с холмов, рассеивал дым. Люди, все еще завернутые в одеяла, спускались в овраг к ручью, чтобы прополоскать рот и помочиться. Голоса их, если они что-нибудь говорили, были сиплыми и сердитыми. Большинство так и уходили голодными по дороге, ведущей в город, и запах еды, которая готовилась для тех, кто вставал позже, и для детей, еще больше раздражал их. Коломб заглядывал в унылые, воспаленные глаза. Люди, казалось, ни о чем не думали и двигались неуверенной походкой лунатиков. Один закричал; «Проклятие!» Он наткнулся на собаку и пинком отбросил ее в сторону. Маленький, юркий человечек тихо напевал что-то, и шаги его невольно подчинялись ритму песни. Грубые, отвратительные слова этой песни рассказывали о краснозадом павиане. Ни он сам, ни его товарищи не прислушивались к словам — это была песня, а петь можно что кому вздумается.

— Мейм, я хочу, чтобы Роза Сарона донесла мои вещи до форта, — сказал Коломб.

Мейм улыбнулась, — ей было приятно, что он правильно назвал имя девушки. Она не спрашивала его, почему он уходит, но ей нравилось мериться с ним силами, противопоставляя собственную хитрость его большому уму. Она знала, что он делает, и незачем было расспрашивать его о подробностях. Пусть придет полиция, пусть ее изобьют до смерти — ей нечего сказать. Она вынула из-за пазухи тряпицу и достала из нее золотую монету.

— Она принадлежит тебе, Мейм, — сказал он. — Пусть греется на твоей груди.

— Хаи! Лозана, иди сюда! Отнеси вещи христианина!

Они шли, как того требовал старинный обычай; впереди, как всегда вразвалку, шагал Коломб, а за ним, слегка покачивая бедрами, стройная, как тополь, маленькая Лозана несла на голове узел с его вещами.

— Мне тоже этой ночью приснился сон, — сказал он, не поворачивая головы.

— Ах, сын Офени, — жалобно вздохнула она.

— Дитя, я отказался от старых обычаев. Христианин не убивает женщин.

— Ты сделал мне больно, Исайя.

— Кровь шла из ранки?

— Да.

Они продолжали свой путь, и она время от времени поднимала глаза, чтобы посмотреть на него. Голову, покрытую рабочей кепкой, он втянул в воротник старого пальто. У него не было палки, он держал руки в карманах, и поэтому его походка казалась неуклюжей.

— Значит, ты не должна жаловаться, — усмехнулся он. — Ты умеешь читать и писать?

— Меня учили.

— Я пришлю мисс Брокенша книгу для тебя. Через два воскресенья пойди к ней и возьми книгу.

У стены форта Коломб взял узел и велел Розе Сарона идти домой.

— Ты долго будешь идти, Исайя? — едва слышно спросила она.

— Я буду идти много дней, — ответил он.

Она вздохнула и опустила голову.

— Я опозорила себя перед тобой, христианин, — сказала она.

— Нет, ты слишком молода, чтобы опозорить себя, и в глубине души ты девушка скромная. Да будет с тобой бог.

Теперь, когда он покинул своих друзей и один ступил на новый путь, Коломб больше не испытывал чувства одиночества и полной безнадежности, терзавшего его всю прошлую неделю. Он выбирал наиболее глухие улицы; волоча ноги, проходил под тенистыми деревьями и держался подальше от тротуаров, чтобы не привлекать внимания. На одном из главных перекрестков с ревом появился большой зеленый автомобиль. В этих краях редко встречались такие чудовища, и Коломб любил смотреть, как легко их колеса преодолевают ухабы и колдобины на дороге. Он не испытывал страха перед автомобилем, но кучера колясок всегда останавливались, когда мимо проезжала машина, и провожали ее злобными взглядами, спрыгнув с сиденья, чтобы взять лошадей под уздцы; машина же двигалась дальше, извергая голубоватые облачки дыма.

Коломб нашел место разносчика в молочной. Это место его вполне устраивало. Молочная находилась за поселком коттеджей белых, который назывался Горный Склон и выходил на незастроенную холмистую местность, покрытую темными полосами лесопосадок. Он жил в бараке из прессованного шлака, а рабочий день его начинался с заходом солнца.