Прекрасный дом

— О чем вы плачете, дорогая Оума?

— Бедные вы мои дети, что заставляет вас обоих так страдать? Скажи мне, не смогу ли я, старуха, горькая пьяница, помочь вам?

— Вы уже помогли мне. Я еду к Линде.

— Когда, дитя мое?

— Сегодня.

Она заставила его сесть рядом с ней и начала составлять план. Она любила все делать по плану, начиная от заготовки варений и джемов и кончая подшучиванием над теми, кто ей нравился.

— Сегодня не нужно, Том. Я и сама не вернусь сегодня, разве что поздно вечером, если Дирк Ломбард заставит мулов пошевеливаться. Завтра, слышишь? Приезжай точно на заходе солнца. Оставишь свою лошадь или экипаж на дороге, войдешь и поклонишься нам у дверей. Мы будем ужинать. Войди и скажи: «Наанд[16], Оума», «Наанд, оом Стоффель», «Наанд, Линда». И я приглашу тебя сесть, как будто ты приезжаешь каждый день и ничего не случилось. Это будет отлично. Я попрошу Дирка, чтобы он молчал, а Линде скажу, что заказала билет от Уинена до Потгитерсраста. — Она с минуту смотрела в окно и затем добавила: — Да, мой дорогой, это будет отлично. Линда похудела, но, клянусь небом, она прекрасна, как роза. Какой у тебя славный домик, Том. Мне здесь так хорошо! Совсем как дома. Иначе этого и не выразишь. Боже мой!

Глаза ее затуманились, и она приложила к ним платок. Они вместе прошли по комнатам, и она была тронута, увидев, что в них сохранилась простая, громоздкая, а частью и просто грубая мебель прежних владельцев — буров; можно было подумать, что всю эту утварь делали только с помощью топора и складного ножа.

По дороге домой Оума так и сияла от удовольствия. Чистосердечие Тома и его образ жизни произвели на нее большое впечатление. Повернувшись к сидевшему с ней рядом юноше, она сказала:

— Можешь думать все, что тебе угодно, Дирк, но этот молодой человек в душе почти настоящий бур.

Дирк ухмыльнулся про себя и остался при своем мнении.

План Оумы начал рушиться со второй половины следующего дня. Предполагалось, что Том появится в дверях на закате и удивит своим приездом всю семью. Но получилось так, что никому не суждено было увидеть заход солнца. Начавшаяся буря нагнала тьму, и такая тревога наполнила сердце старухи, что она не в силах была скрыть ее. Над степью ревел и свистел ветер, неожиданно подувший с северо-востока. Том ехал в маленькой двухместной коляске. Лошади вскидывали головы и ржали, почуяв приносимые ветром запахи выжженной солнцем травы, похожие на запах, стоящий в воздухе после горного обвала. Сплетаясь воедино, окутывая горы и заволакивая мрачной пеленой все небо, поднимались ввысь облака. То тут, то там в небе вспыхивали зеленоватые искры, а над нагорьем насыщенный грозой воздух, казалось, шевелился и стонал от напряжения. Грома еще не было слышно, но Тому казалось, что он находится внутри огромного барабана, где все натянуто, скрипит и вот-вот разорвется и рухнет со страшной силой. Высоко в небе носились стаи птиц, вытягивая шеи и изо всех сил борясь с ветром.

Сначала в буре был слышен низкий рев, похожий на стук копыт миллионов лошадей, обращенных в паническое бегство. Град! Широкой пеленой он пронесется через степь, и каждый фермер, прислушиваясь к его грохоту, будет молить бога, чтобы град миновал его посевы. Град удалялся, рев постепенно утихал, когда дождь полил на Тома как из ведра. Ехать стало трудно, и он уже не надеялся засветло добраться до фермы Стоффеля. На плохо дренированной дороге вода поднялась на целый фут; она потоком мчалась со склонов, выдалбливая все новые и новые русла. Лошади едва плелись, и Том смотрел поверх их дымящихся спин. Они медленно продвигались вперед, и все это время ливень обдавал степь тяжелыми потоками. Сделалось совсем темно.

Лошади стали у въезда в Мисганст, и Том повернул их на проселок в кустарнике, ведущий в потемневшую долину. Возле ущелья он остановился и был поражен силой и быстротой несущихся вод. Вместо маленького журчащего ручейка путь ему преграждала широкая река. Блеск далекой молнии отражался на поверхности черного волнующегося потока. С вершины холма он еще видел слабое мерцание света на ферме, но потом потерял его за кустарником.