Прекрасный Грейвс

Моя Барби обожала Халф-Мун-Бэй. Город в области залива Сан-Франциско, который и по сей день сохранил свою красоту характерной дикому побережью. По сути, это череда пляжей, окруженных скалами. Отец решил похоронить ее именно там, потому что думал, что ей понравится этот прекрасный вид.

Я остаюсь наедине с собой. Сегодня будний день. Папа на работе, а Ренн в школе на летних курсах. Даже если бы они оба были не заняты, я бы все равно проводила время в одиночку.

Мне не удалось заставить себя присутствовать на похоронах мамы. Я была слишком занята тем, что выбросила свой телефон с обрыва и ненавидела себя, чтобы отдать ей последние почести. Кроме того, мне было бы не по себе от пристальных взглядов всех присутствующих. Они все знали, каким образом она умерла.

Но вот я здесь.

Чтобы найти ее могилу, уходит около получаса. Отчасти это происходит так долго потому, что я ужасно нервничаю, но в основном потому, что кладбища такие. На них сложно ориентироваться. Могила у нее самая что ни на есть обычная. Одинокое вертикальное надгробие из гранита и гармонирующая с ним ваза. Я достаю цветы, которые принесла с собой, и ставлю их в эту самую вазу.

– Привет, мам. Прости, мне потребовалось немного времени. Или же шесть лет, если точнее.

Молчание вполне ожидаемо, но все равно на душе как-то больно. Я стою. Никуда не усаживаюсь.

– Знаю, прошло много времени, и меня не было на твоих похоронах… и да, я знаю, что ужасно относилась к Ренну с папой. И к Пиппе в том числе. Я все эти вещи уже знаю. Даже не думай, что я об этом не вспоминаю. Просто… – я хлопаю глазами, глядя на ее могилу, размышляя о том, как давно это было, но при этом я помню ее такой, как будто виделась с ней еще вчера.

В своей голове я слышу, как она говорит: «Все в порядке, дорогая. Просто поговори. Я слушаю».

Я глубоко вздохнула.

– После случившегося мне нужно было пару минут, чтобы прийти в себя. Как видишь, эти пару минут превратились в целых несколько лет. Я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты спасла меня. За то, что ты самая лучшая мама для своей дочки. Прости, что из-за чувства вины я не смогла поступить правильно. Обещаю, теперь все кончено. Я стану доброй ко всем, кто еще жив и кого я люблю. Ко всем.

И я серьезно. Абсолютно ко всем.

Могила словно смотрит прямо мне в глаза. До сих пор я думаю, что мамину гибель можно было предотвратить, но теперь я не считаю, что обязана расплачиваться за это своей собственной жизнью, просто существуя. В этом мире от меня нет никакого толку. Я знаю, что мама вряд ли получит удовольствие от осознания того, как я несчастна. Я знаю, что она мечтала о моем поступлении в Беркли. Мечтала о том, чтобы я была с Джо. Чтобы я осуществила свою мечту. Мечту, которой я так стеснялась и которой мама так гордилась.

Более того, я знаю, что мама желала видеть именно меня дизайнером ее надгробия. Она всегда шутила на этот счет, пока была жива, очевидно, считая, что ее смерть наступит лишь через много-много десятилетий.

И пока еще не поздно все осуществить.

– Я не способна исправить то, что уже случилось. И если бы я только могла… Прости, что в тот день я не отложила телефон в сторону. Прости, что не уделяла тебе больше внимания. Но поскольку я не могу повернуть время вспять и изменить прошлое, я собираюсь сделать кое-что, что ты хотела от меня, об этом я точно знаю. Как думаешь, папа и Ренн будут против?

Разумеется, могила ничего не отвечает, и это прекрасно. В противном случае все было бы ужасно. Я знаю, что папа и Ренн поддержат мое решение. Поэтому я сажусь перед могилой моей матери, достаю альбом и карандаш и начинаю делать наброски.

* * *

Как только я возвращаюсь домой, я звоню Джемме. Она удивилась моему звонку, но рада меня слышать. Я спрашиваю, как у них с Брэдом дела.

Будь добра к тем, кто еще жив. Я дала сама себе обещание. И я сдержу его.

– Трудно сказать, – говорит она. – В одни дни терпимо. В другие нет. И оба эти дня объединяет то, что мы не в силах их контролировать.

Я признаюсь Джемме, что уже давно собиралась с ней поговорить, и прошу прощения за то, что не позвонила раньше:

– Стараюсь улучшить связь со всеми вокруг, – объясняю я.

– Маленькие шажки – тоже шажки. Они многому нас учат, – отвечает она уверенно и жизнерадостно, как, впрочем, и свойственно самой Джемме.

Мы болтаем десять минут. Я поигрываю обручальным кольцом, которое все это время не снимала со своего пальца. Оно успокаивает меня и напоминает, что Дом существовал здесь не так давно.

Джемма рассказала мне о красивейшей церемонии чествования Доминика в одной средней школе перед уходом на летние каникулы. Оказывается, он спонсировал одного ребенка и оплачивал его обед в течение обоих семестров, а также вызвался провести для детей краткий курс первой помощи. Мы обе заплакали, но это слезы облегчения. Мы льем слезы по тому, насколько хорошим человеком он был.

И ведь он правда был таким. Не всегда, конечно. И не со всеми. Но все равно он таким оставался.