– Ты что, шутишь? После всего, что я тебе устроила, мне нужно подписать нехилый чек. Конечно, я приеду, – отвечаю я.
Когда я спрашиваю Нору, поддерживают ли они связь с Джо, она отвечает:
– Не-а. Он не ответил ни на один мой звонок. Кольт тоже пытался до него дозвониться. Я сомневаюсь, что он вообще хочет что-то от нас услышать, Эв. Но я видела его на днях на улице.
– Когда? Где? С кем? – донимаю я ее вопросами.
На другом конце линии наступает неловкое молчание, прежде чем она говорит:
– Мне не стоит…
– Рассказывай, Нора, – почти рявкнула я на нее.
Она вздыхает.
– Я видела его возле аптеки. С какой-то девушкой. Брюнеткой. Он обхватил ее плечо рукой.
От этих слов становится так больно, что я провожу остаток дня, сжимая грудь, чтобы не дать сердцу вырваться наружу. Джо пытается жить дальше. А почему бы и нет? Мы не можем быть вместе. Я встречалась с его братом. К тому же в последний раз я обидела его, когда мы проводили время вместе. В итоге я ушла.
На мой двадцать пятый день рождения семья устраивает праздник в стиле Хэллоуина, хотя на дворе июнь. Донна приглашает Дилана и Эштона, с которыми к этому моменту я уже неоднократно виделась. Ренн дарит мне доску для серфинга из Малибу, сделанную вручную и оформленную в готической тематике:
– Дарю тебе этот подарок, так как ты уже давно не торт и тебе нужна досочка для новичков, и так как я люблю тебя настолько, насколько можно быть честным с тобой по этому поводу.
За последние шесть лет это первый персонализированный подарок от него, и я так тронута, что даже не даю ему пощечину за его хамство.
Донна вручает мне полное собрание классических произведений Джейн Остин в твердом переплете.
Папа же покупает мне два билета на концерт группы, которую я не слушаю уже как лет с шестнадцати, но он хотя бы попытался.
Я весь день жду сообщения от Джо. Не дождавшись его, я решаю написать сама. Ничего не могу с собой поделать. Я так по нему скучаю. И, похоже, лучше нам от этого не станет. Это все равно что вспоминать о Доме или даже о маме.
И речь идет не только обо мне. Я переживаю и за него тоже. Да, он самодостаточен – так было всю его жизнь, – но он только недавно потерял брата, и мои старания не принесли ему облегчения.
Эвер: Сегодня мне исполнилось двадцать пять. Как относишься к празднованиям после смерти Дома?
Не получая ответа, я отправляю еще одно сообщение, понимая, что нервы у меня сейчас на пределе.
Эвер: Знаешь, иногда я так много думаю о тебе, что не могу спать по ночам. Пожалуйста, скажи, что с тобой все в порядке.
Через некоторое время он отвечает.
В порядке все. С днем рождения, Эв.
Мое сердце забилось так быстро, что аж в глазах помутнело. Он ответил мне. Хоть и не развернуто, но главное, что мой план работает.
Эвер: Пишешь роман?
Джо: Ты знаешь мой ответ.
Эвер: Тебе лучше?
Джо: Смотри последнее сообщение.
Эвер: Когда у тебя день рождения? Ты никогда мне не говорил.
Ему скоро исполнится двадцать шесть. Я помню, что он почти ровно на год старше меня.
Джо: 10 августа.
Эвер: Что я могу для тебя сделать?
Джо: Гребаный хребет для себя.
Невероятно, но меня воодушевляет то, какое сообщение я вижу, а не то, что он меня подколол.
Эвер: Не думаю, что хребет здесь как-то поможет. Я думала, что ты не хочешь связываться со мной, учитывая то, через что мы прошли.
Джо: Твоя логика работает загадочным образом. То, чего хотел или не хотел Дом, сейчас не имеет значения. Его здесь нет, поэтому мы не можем причинить ему какой-либо вред.
Джо: Я же говорил. Предупреждал тебя. Не разбивай мне сердце снова. А ты сделала ровно наоборот.
Я начинаю печатать: «Сейчас ты не влюблен в меня, хоть и когда-то был. А я ушла именно ПОТОМУ, что все еще влюблена в тебя». Звучит слишком навязчиво, слишком честно, поэтому я стираю текст. Затем я печатаю: «Сердце у него, блин, разбито. Ты уже шляешься с другими женщинами по всему городу». Но потом я удаляю и его, потому что не хочу показаться сталкером. В конце концов, я останавливаюсь на всем привычном:
Эвер: Что ж, я всегда рядом, если понадоблюсь.
Я жду очередного язвительного комментария в мой адрес, но все, что я получаю, это обычный эмодзи в виде большого пальца вверх.
На этом мы с ним прекращаем разговоры на некоторое время.
За окном уже август, а я прохожу мимо ворот небольшого кладбища в Халф-Мун-Бэй.
Сан-Франциско запретил хоронить людей на своей территории еще в далеком 1900 году на том основании, что население в этом городе плотное. В одном из ярчайших случаев иронии, известных человечеству, город Сан-Франциско признал захоронения опасными для здоровья. Задумайтесь на минуту.
Таким образом, мы хороним наших близких на окраине города, а не внутри него.