Прекрасный Грейвс

– Ну что, покатили дальше? – папа похлопывает меня по плечу. Так неловко, но так приятно видеть, что он старается. Киваю головой в ответ. Мы вернулись к машине. На этот раз за рулем я. Сейчас для меня крайне важно сесть за руль, особенно после того, что случилось с Домом. Я уже представляю, как начинаю отказываться водить машину из-за душевной травмы. Я избегала родного города по той же причине. Больше никогда в жизни не смогу по-прежнему ездить на метро. Горьких воспоминаний уже выше крыши.

– Куда едем? – спрашиваю я всех.

– Может, в ресторан «Чизкейк» на Юнион-сквер? – У Ренна светятся глаза. – Пока буду ждать свой заказ, завалю парочку корзинок с хлебом.

– Слишком много туристов, да и народу в целом, – я пукаю ртом в сторону Ренна, глядя на него через зеркало заднего вида. На мгновение мы становимся самыми обычными детьми, которые воюют между собой, просто потому что это весело.

– Решать тебе, Эвер, – говорит папа, усаживаясь рядом со мной.

– Ну не-е-ет, она ж фигово выбирает, – жалуется Ренн.

– С чего ты взял? – спрашивает отец. – Прошли целые годы с тех пор, как она здесь была в последний раз.

И-и-и как бы я хотела сейчас забыть об этом.

Решив перестраховаться, я везу нас в закусочную, где, бывало, вся наша дружная семья собиралась каждое воскресенье. Она находится в Чайнатауне, одном из районов Сан-Франциско. Называется местечко «Закусочная Джорджа». Внешне оно воспринимается как забегаловка ну просто эпических масштабов. Расположено в обветшалом четырех-этажном здании, на вывеске висит чье-то покрывало, скрывая таким образом большую часть надписи.

Мы заходим внутрь, и старина Джордж сам приветствует нас у двери, несмотря на то, что в помещении народу, как селедок в бочке. Я настолько поражена количеством людей, что чуть не падаю с ног.

– Мартин. Ренн. Эвер! Вот ее личико я здесь давно не видел, – он спешит проводить нас к столику, расспрашивая меня о Бостоне: «Дождливо ли там? Красивый ли город? Так ли все дорого, как у нас?» Такое ощущение, будто я никогда отсюда не уезжала. Как будто мы всегда жили где-то тут, по соседству. Несмотря на полную опустошенность в душе, я чувствую, как сквозь груду пепла внутри пробиваются первые ростки надежды.

«Мы это называем надеждой, сучка. И она всегда в тебе присутствовала. Нужно лишь было слегка ее подтолкнуть», – звучит в голове голос Пиппы.

Я все еще пребываю в смятении, пока Джордж не начинает принимать наш заказ. Поскольку я сейчас не в состоянии даже прочитать меню, не разрыдавшись (спасибо Дому), я заказываю свой любимый с детства сэндвич с хаш-брауном. Не удивляюсь, когда замечаю, что Ренн с папой тоже заказывают свои любимые блюда. Ренн взял двойной чизбургер с картофелем фри в виде спиралек, а папа – большой Кобб[17] с беконом.

Не переводя дыхания, папа добавляет:

– И для жены, как обычно.

– От оладий с тыквенными специями она была бы сейчас в восторге. – Джордж ничего не записывает в свой блокнот. Он помнит все наизусть.

– Ты заказываешь блюдо на маму? – Я перевожу взгляд на отца, удивленная и необыкновенно тронутая этим жестом.

Он пожал плечами.

– Каждое воскресенье. Это же наша семейная традиция, помнишь?

Помню, еще как. Вспоминаю, как мы бывали с мамой здесь каждое воскресенье, пока она была жива. Не думала, что они до сих пор так делают.

– Вы все еще собираетесь здесь с Ренном каждую неделю? – в моем голосе слышится удивление. И обида в том числе. Хотя у меня нет причины обижаться. Они были здесь все это время, умоляя меня присоединиться к ним.

– Угу. – Ренн с шумом отпивает газировку.

– А что вы делаете с оладьями потом? – Я с любопытством переглядываюсь между ними.

Ренн вздохнул, его глаза потускнели.

– Оглянись вокруг, Эв. Мы в Сан-Франциско, как-никак. Всегда найдется человек, который будет рад угоститься горяченьким блюдом бесплатно.

Еду нам приносят быстро. Подают ее горячей и свежей, а к ней – кукурузный хлеб и желтое густое сливочное масло, которое так и тает на языке. И это масло переносит меня в прошлое. В те дни, когда мама размазывала его по кончику моего носа и корчила рожицы, отчего я смеялась.

Я с большим изумлением обнаруживаю, что сейчас воспоминания меня скорее радуют, чем ранят и причиняют боль.

Все мы втроем едим и непринужденно беседуем. Такое впечатление, что папа заволновался – чуть ли не испытывает благоговение, – увидев меня здесь, вживую. Теперь я понимаю, что, возможно, я просто принимала все его резкости и неотзывчивость за незаинтересованность к моей жизни, когда на самом деле он просто глубоко переживал мое отсутствие.

Я стараюсь казаться оптимистичной в их глазах, пусть это и выматывает. Наверное, так я пытаюсь доказать свою правоту. Доказать, что я достойна их любви, даже после всего того, что произошло.