Так ещё кажный второй в ентой академии дурацкой на меня снисходительно и осуждающе взирал! Молод, мол. для академика! Я уже признаться, прикидывал, как мой пулемёт Максим в Академию притаранить, как Мила, за мной следующая, на меня пристально уставилась. Благо, она со мной по академии блуждала, и все оказии вокруг видела.
— Ормоша, — оглядевшись окрест, обратилась моя овечка, так-то она меня Ормондом Володимировичем величала.
— Да, Мил, — устало отзывался я.
— А может, тебе бороду отпустить? — предложила она.
— Думал уже. Не растёт толком, окаянная, да ты сама видела, — вздохнул я. — Отец вообще говорил, до двадцати с гаком у него не росла.
И с некоторой печалью взирал я на отражение своей морды лица в стеклянной двери. Мало того, что восемнадцати нет, так ещё и пухлость моя годы сбрасывала. мальчишка-мальчишкой. Вот, казалось бы, академики, разумные люди. А выходит, лишь с возрастом, когда на возраст пенять и прилично, понимание приходит, то ерунда это.
— Ормоша-а-а, — позвала меня овечка, пальчиком тыкая в корпус терапефтический Академии.
Признаться, для начала я слегка покраснел. Потом овечку мою, разумницу, поцеловал всячески. А потом, плюнул на график, да и потопал к терапефтам.
И не мгновенно, но через недельку обзавёлся хорошей такой бородкой на подбородке, с усами. А у Милы появилась новая секретарская обязанность — усы мои воском умащать и завивать. У неё на диво быстро и ладно выходило. Тогда как мои попытки… вызывали у меня лично — страх, а девочек моих — смех. И стройнила меня бородка, солидности добавляла, не без этого. Даже Всеслав Изяборович узрев, одобрительно покивал.
Собственно, организационные вопросы еще несколько дней тянулись, пока, наконец, я с Милой рядом, да сотрудниками новыми, приступил к новому проекту, «запусти Тёрна в космос» рекомому.
28. Эпилог
И началась суета, исследование и разборки всяческие. Вообще, я не раз и не да проклинал свое «сделать, проверить. поэкспериментировать». Потому что место долгой, нудной, с кучей ошибок, причём не невинных, работы, можно было запиннуть на низкую орбиту ведро с одарённым и спокойно вернуться.
Не с меньшим энтузиазмом я мысленно слал кары и прочее неудобье на Изяславыча вообще, а также двух, пенсионного возраста развалин, в частности. Эти типы, вроде как «комиссия по безопасности полёта " с упорством, заслуживающим лучшего применения, являлись первое время раз в неделю, а несколько позже — раз в две недели. И задавали вопросы, в стиле: «а что будет если?»
Видимо, в ихней додревней юности, были эти кадры знатными вредителями, душегубами и палачами. Поскольку столь богатому воображению, в части поломок, неполадок и прочего подобного, причем непременно летального для пользователя толка, позавидовал бы кто угодно. Из тех, кому это интересно, безусловно.
А, помимо всяческих раздражающих моментов, вышло у меня так: «космической программой» под моим началом занимались два академика: один мой заместитель, второй более демиург, нежели исследователь. И полтора десятка лаборантов различного типа. Собственно, в данном, конкретном, случае иерархический статус был не столь важен, поскольку дело новое.
Реактивное движение и движители подмял под себя Лавр, против чего я не возражал совершенно: диалог с дядькой я наладил. Разработками рулили его замы, которым после моего третьего визита на тему: «ваши рукосуи творят неудобоваримую дичь» был дан руководящий указ, вот ентого, конкретного Ормонда слушать. Ценным егойным указаниям внимать, Лавра дёргая только в случае совсем уж непреодолимых противоречий.
Слушали, внимали, даже выдали с временем весьма любопытное решение (момент с прижиманием заряженного потока плазмы к катоду изящно решили, разместив его в основании сопла).
И вышел двигатель, в котором мегаватты одарённого более чем пригодились. Переводились в реактивное движение с весьма пристойным КПД, причём для большого пустотного аппарата с несколькими двигателями выходило вообще сказочно: экономия топлива запредельная, скомпенсированная «скоростью истечения». Но и однодвигательной ракете на одного человека выходило весьма и весьма пристойно.
Ну а далее бюро Лавра билось в двух направлениях, причём, подчас, весьма оригинально. Например, невзирая на изящный выверт с катодом, стенки сопла прогорали. Температура плазмы алхимической смеси была крайне высока, а компоненты — химически активны. Да и магнитные поля вкупе с ионизацией давали не самые приятные для металла параметры. Было это оправдано скоростью выброса, что понятно, приятно, но ни беса для многоразового корабля не годилось.
Соответственно, лаврушечные разработчики, для начала, вообще избавились от реактивного сгорающего топлива. Вот как от класса, заменив его перегретым инертным газом, который, как понятно, в реакцию с материалом сопла, по причине своей инертности, не вступал. Решение изящное, но режущее КПД в разы, так что от него отказались. В итоге облицевав сопло движетеля керамикой. Которая не прогорала, а, со временем, «стиралась» от потока плазмы.