Прелесть

Я ведь очень старался — Бог свидетель, я не жалел усилий. Когда мы собрали дикарей и привели их в усадьбу Вебстеров, я отнял у них оружие, не только из рук его изъял, но и из мозга. Я потрудился над литературными произведениями, которые допускали переделку, а остальные книги сжег. Я заново научил собак чтению, пению и мышлению. В переизданных книгах нет ни намека на войну и оружие, нет ни следа ненависти. В них нет истории, ибо история суть ненависть. Ни битв, ни героев, ни зовущих в атаку труб.

Потерянное время, — сказал себе Дженкинс. — Теперь-то я знаю, что это был мартышкин труд. Что ни предпринимай, как ни страхуйся, а человек все равно изобретет лук и стрелу».

Длинный склон остался позади, Дженкинс пересек бегущий к реке ручей и снова двинулся вверх — по темному склону холма, увенчанного утесом.

Послышался слабейший шорох, и новое тело подсказало мозгу: это мышь носится по проложенным в траве ходам. На миг разума коснулось крошечное счастье, исходившее от проворного, игривого зверька; робот уловил мыслишку-другую — бесформенную, невнятную, но радостную.

Замерла, припав к стволу поваленного дерева, ласка. А вот у нее помыслы недобрые: о мышах. Не забыла, что ласки кормились мышами. Кровожадность — и боязнь. Как поступят собаки, узнав о гибели мыши? Вокруг сотни глаз — следят, чтобы убийства так и остались в далеком прошлом.

Но человек только что совершил убийство. Ласка не смеет, а человек посмел. Пусть нечаянно, без злого умысла, но ведь он это сделал. А Канон гласит: нельзя отнимать жизнь.

Убийства и раньше случались, и убийцы несли наказание. Человек тоже должен быть наказан. Но этого недостаточно — одно лишь наказание не решит проблему. Проблема кроется не в конкретном человеке, а во всем его племени, в роде людском. Что совершил один, то могут совершить и остальные. Не только могут, но и совершат — на то они и люди.

Люди убивали прежде и будут убивать вновь.

На фоне неба высился замок мутантов, такой черный, что аж мерцал под луной. Ни единого освещенного оконца, и удивляться тут нечему, ведь так было всегда.

И никто не помнил, чтобы хоть раз отворилась дверь во внешний мир. По всей планете мутанты понастроили замков, а потом вошли в них — и будто сгинули. Пока на Земле жили люди, мутанты вмешивались в их дела, вели против них тихую войну, а когда люди исчезли, исчезли и эти жестокие насмешники.

Дженкинс подошел к широкой каменной лестнице, что вела к двери, и остановился. Запрокинув голову, он смотрел на возвышающуюся перед ним башню.

«Наверное, Джо уже умер, — предположил робот. — Джо был долгожитель, но не бессмертный. Бессмертных не бывает. Странное это будет ощущение — перед тобой мутант, а ты знаешь, что он не Джо».

Дженкинс пошел по ступенькам. Продвигался очень медленно, настороженно ждал, когда сверху донесется издевательский смешок.

Но ничего не происходило.

Вот и дверь. Надо как-то сообщить мутантам о своем прибытии.

Он не обнаружил звонка. Не было ни колокольчика, ни дверного молотка. Гладкая дверь с простенькой ручкой. И больше ничего.

Дженкинс нерешительно постучал кулаком. Подождал, постучал снова. Никакого ответа. Дверь не стронулась с места.

Он постучал сильнее. Опять тишина.

Тогда робот осторожно положил ладонь на ручку, надавил. Ручка поддалась, дверь распахнулась, Дженкинс вошел.

— Уж не спятил ли ты часом? — спросил Люпус. — Я бы на твоем месте поиграл с ними. Замучились бы ловить, на всю жизнь запомнили бы эти гонки.

Питер помотал головой:

— Может, для тебя, Люпус, это и был бы выход, а меня точно не годится. Вебстеры никогда не убегали.

— С чего ты взял? — ехидно осведомился волк. — Судишь о чем не знаешь. На нашей памяти никто из вебстеров не убегал, но разве из этого следует, что еще раньше…

— Да заткнись ты! — рявкнул Питер.

Какое-то время они молча шли по каменистой тропке.

— Кто-то нас преследует, — сказал вдруг Люпус.

— Тебе показалось, — возразил Питер. — Ну кто может нас преследовать?

— Не знаю, но…

— Ты чуешь запах?

— Запах? Нет…

— Может, что-то услышал или увидел?

— Нет, однако…

— Значит, никто за нами не идет, — уверенно заявил Питер. — Теперь не бывает так, чтобы кто-то кого-то преследовал.

Сквозь кроны деревьев сочился лунный свет, раскрашивая лес в пестрый черно-серебряный узор. С реки доносились невнятные отголоски полуночного спора уток. По склону мягко стелился ветерок, чуть приправленный речным туманом.

У Питера тетива зацепилась за ветку куста, и он задержался, чтобы освободить лук. При этом уронил несколько стрел, пришлось собирать.

— Ты бы придумал какую-нибудь приспособу, чтобы удобней было все это таскать, — проворчал Люпус. — А то на каждом шагу цепляешься или роняешь…

— Уже придумываю, — спокойно ответил Питер. — Может, это будет что-нибудь вроде сумки с лямкой для ношения на плече.

— Когда вернемся в усадьбу Вебстеров, что делать будешь? — спросил Люпус.

— Сразу пойду к Дженкинсу, расскажу ему, что натворил.

— Он уже знает от Пухляка.

— Пухляк мог напутать, а то и приврать. Очень уж сильно разволновался.

— Дурак он безмозглый, — буркнул Люпус.