Он снова заглянул в список. Беннетт, Эндрюс, Олсон. Есть и другие, но нет никакого смысла продолжать. Кент Фаулер уже понял, что не сможет. Не сможет смотреть им в лицо. Не сможет послать их на смерть.
Он наклонился вперед и щелкнул рычажком интеркоммуникатора.
— Да, мистер Фаулер?
— Соедините с мисс Стенли, пожалуйста.
Он ждал и глядел, как Верзила вяло грызет кость. У пса совсем плохо с зубами.
— Мисс Стенли, — произнес динамик.
— Хочу вас попросить, мисс Стенли, подготовить машину еще для двоих.
— А вы не боитесь, — спросила мисс Стенли, — что у вас так люди скоро закончатся? Если по одному посылать, это дольше продлится и даст вам вдвое больше удовлетворения.
— Один из них — собака, — сказал Фаулер.
— Собака?!
— Да. Верзила.
Ее голос вмиг заледенел от гнева:
— Ваш собственный пес? Он же с вами уже столько лет…
— В том-то и дело, — перебил женщину Фаулер. — Он бы расстроился, если бы я ушел без него.
Он предвидел, что все будет по-другому, но не был готов к тому, что разница окажется настолько огромна. Он ждал встречи с адом, где льют аммиачные дожди, курятся зловонные дымы и оглушительно ревет буря. Он рассчитывал увидеть вихрящиеся тучи, пронизываемые блеском гремучих молний.
Но он никак не ждал, что окажется не под хлещущим ливнем, а в клубах багрового тумана, которые призраками пробегают над красной и пурпурной травой. У него и мысли не возникало, что змеящиеся молнии превратятся в сполохи восхитительного фейерверка на разноцветном небе.
Дожидаясь Верзилы, Фаулер разминал мышцы своего нового тела, дивился их гибкости и силе. «Неплохое тело», — решил он и поморщился, вспомнив, как жалел прыгунов, появлявшихся на телевизионном экране.
Но ведь нелегко было вообразить живой организм, построенный на основе аммиака и водорода, а не на основе воды и кислорода. Нелегко было представить, что такая форма жизни способна испытывать радость бытия, неведомую человеку. Нелегко было постичь, как вообще возможна жизнь в этом бурлящем адском вареве — атмосфере Юпитера. Да еще не подозревая о том, что в глазах юпитерианина все выглядит совершенно иначе.
Ветерок прошелся по коже нежными пальцами, и Фаулер содрогнулся, вспомнив, что по земным меркам это не ветерок, а свирепый ураган — смертоносная газовая смесь, летящая со скоростью двести миль в час.
Ветерок нес с собой приятные запахи. Хотя вряд ли можно назвать это запахами — новое обоняние работало не так, как прежнее. Будто все тело впитывало аромат лаванды… Нет, не лаванды. Чего-то такого, для чего и слова-то нет. Известные Фаулеру слова — мысленные символы, служившие ему прежде, — не годились для его юпитерианской ипостаси.
В куполе открылся люк, и наружу вывалился Верзила. Фаулер пытался его позвать — разум сформулировал нужную фразу, но произнести ее не удалось. Да это было попросту невозможно. У нового тела отсутствовал орган речи.
Разум взвихрился мутным ужасом, заклубился облачками слепящей паники. Как же юпитериане разговаривают? Как они…
И вдруг Фаулер ощутил Верзилу, явственно осознал неуклюжее, нетерпеливое дружелюбие кудлатого зверя, с которым подружился на Земле и который побывал с ним на многих других планетах. Как будто пес запрыгнул в хозяина и обосновался в его мозгу.
И уловленный Фаулером смутный приветственный посыл обрел словесную форму:
На самом деле это были не слова, а нечто даже получше слов. Мысленные символы, коммуникативные формулы с оттенками, каких слова никогда не имели.