Прелести Лиры (сборник)

И, оставив жабры и хвост, пришпорила, не оглядываясь. Я, стараясь не отставать, шлёпал за ней в мокрых сланцах, кутаясь в большой махровый халат густо сиреневого цвета, от чего он казался теплее. Мы прошли застеклённый переход и оказались в вестибюле. Потом поднялись на второй этаж. Свернули в коридор, миновали несколько дверей и подошли к одной из них, предпоследней.

– Открывай, – сказала Эллина властным тоном. Этот тон был естественной кульминацией её сегодняшних перевоплощений. Улыбнувшись, я покорно нажал на ручку. Очевидно, стоило ждать очередной приятный сюрприз.

Мы вошли в спальню. По центру комнаты стояла широкая двуспальная кровать (разобранная). К батарее наручниками – в позе распятого Христа – была прикована молодая женщина, которая сидела на полу в ночной сорочке. Её рот был плотно залеплен скотчем.

– Что происходит? – спросил я, холодея от предчувствия непоправимой беды. Страх необратимого – вот мой кошмар.

– Происходит исполнение желаний, – ответила Эллина, занимая позицию ближе к женщине и подальше от меня. – Знакомьтесь: бесподобная Натали, жена ***. Кстати, сейчас самое время поинтересоваться, за что ей такое счастье? Ей, а не мне – за что? А это (последовала бесподобная по своей небрежности отмашка в мою сторону) – жалкий писатель, имени которого никто и никогда не узнает, потому что пишет он умно и непонятно, выдумывает слишком. Можно считать его Гомером. Что же ты молчишь, Гомер?

– Приятно познакомиться, – сдержанно кивнул я; дело в том, что я давно для себя решил, что о хороших манерах не стоит забывать никогда и ни при каких обстоятельствах. И в данном случае я не видел оснований изменять своему принципу. Более того, иногда манеры становятся единственно доступной формой сопротивления.

В известном смысле мне и в самом деле было приятно: Натали, конечно, было неловко и неудобно, зато постороннему наблюдателю со всем доступным цивилизации комфортом можно было оценить все прелести её хорошо слепленной фигуры, которые свободный ночной наряд лишь подчёркивал; стройные слегка разведённые ноги и полноватая грудь, удачно приоткрытая разрезом сорочки, продолжали впечатление, а довершали его длинные светлые волосы и большие глаза, в которых несломленное достоинство просвечивало сквозь ту самую светлую печаль («Лиза!» – мелькнуло в моём взбудораженном мозгу).

Прошу понять меня правильно: мне действительно было приятно познакомиться с такой женщиной. Впечатление немного портило, на мой взгляд, то обстоятельство, что она была женой другого, принадлежащего к элите сильных мира сего. Но кто ж властен над капризами фортуны?

– Гомер, я хочу сделать тебе предложение, от которого умный человек не сможет отказаться, – произнесла между тем Элина, указав мне моё место в этом лучшем из миров, сузившихся до размеров хоть и просторной, но всё же ничтожной спаленки в кирпичном особняке.

Я стоял посреди комнаты, целомудренно обернув свой торс полотенцем. В моей позе, несомненно, было что-то античное. Как и в позе Натали. Собственно, самой античной из нас следовало признать Эллину: она, стройная и мускулистая, олицетворяла собой всех смутно знакомых из курса истории Древней Греции жестоких и злобных женщин, решительно, буйно и как-то несоразмерно обиде мстящих за что-то тем, как правило, мужчинам, кто осмелились покуситься на их мечту; с мокрыми чёрными волосами, отдалённо напоминавшими расплетённый клубок тонких змей, упрямо сжатым ртом и твёрдым взглядом, она приняла позу «не питайте иллюзий, о, нищие духом».

Всё это я прочёл в её позе и интонации. Но с другой стороны на меня смотрела женщина с печалью в глазах, прикованная к чугунной батарее. Я, будто мятежный Одиссей, оказался меж Сциллой и, как её там… нет, не Харибдой, конечно; должно же было быть в Древней Греции существо, олицетворявшее полюс добра. В те времена должны ещё были верить в добро, иначе откуда взялся расцвет искусства?

Так вот, я чувствовал себя меж Сциллой и Добрым Женственным Существом. Терять мне было нечего. Вот отчего во мне, немало удивив и меня самого, проснулось мужество: я думал, с этим навсегда покончено.

– Освободи ей рот, – я, шевельнув бровью, легко принял какое-то важное решение.

Сцилла (она же Эллина, она же Харибда) заколебалась. Но это длилось секунду. Резким движением, подчёркивавшим её мужское намерение идти до конца, она сорвала скотч с губ Натали. Та вскрикнула: видно было, что боль сдержать невозможно.

– Что-нибудь ещё, господин?

Шевельнувшиеся чёрные змейки Харибды удивительно гармонировали с обнажённым телом и сарказмом.

– Говори.

– Нет, Гомер, не так. Не ты здесь главный. Слушай и соображай. Нравится тебе или нет, мы с тобой сообщники, и даже партнёры. Напрасно ты готовишься погибать. Приготовься жить, и жить красиво. Это, конечно, не так просто, как подохнуть, зато более достойно человека.