Прелестные наездницы

Он вошел в ее спальню без стука. Она сидела за туалетным столиком, завернутая в полупрозрачное покрывало, и вынимала из ушей бриллиантовые серьги, которые подарил ей он. Она тут же повернулась, когда открылась дверь, и вскрикнула от изумления:

– Сильванус! Почему ты здесь?

Лорд Манвилл пересек комнату и, подойдя с Лэйс, схватил ее за плечо.

– Сколько Фокслей заплатил тебе, – резко спросил он, – чтобы ты выманила меня в сад на то время, пока он будет уводить Кандиду?

– Ты мне делаешь больно, – сказала Лэйс. Лорд Манвилл лишь крепче сжал ее плечо:

– Говори правду!

– Ну и скажу, – огрызнулась Лэйс. – Мне не нужна была плата. Просто мое самолюбие было уязвлено тем, что тебя, похоже, совсем не волновало то, что Фокси поставил на меня на состязании. Ты бросил меня одну в Лондоне и, судя по всему, не очень-то обрадовался сегодня моему появлению в Манвилл-парке!

– Значит, вы спланировали это между собой, – прервал ее лорд Манвилл. – Это, скорее всего, ты придумала.

– Ты делаешь мне больно, – повторила Лэйс и тут же, вскрикнув от боли, ответила: – Да, это я, я все придумала. Ты принадлежишь мне и не имеешь права обращаться со мной так, как ты это сделал сегодня.

– Это все, что я хотел узнать, – произнес лорд Манвилл, отпуская ее. – Я пошлю тебе последний чек для оплаты расходов. Больше я не хочу тебя видеть.

Он вышел из комнаты, но Лэйс выскочила из-за столика и побежала за ним.

– Сильванус, ты не можешь бросить меня вот так! Я люблю тебя!

– Любишь меня? – воскликнул он и презрительно добавил: – Да ты не знаешь даже, что означает это слово.

– Ты тоже, – выйдя из себя, парировала она. – У тебя нет сердца: ты берешь у женщины все и не даешь ей ничего. Ничего, ты слышишь?

Но лорд Манвилл не стал дожидаться, что еще она скажет. Он уже бежал вниз по лестнице. Молча миновав разговаривавших в холле джентльменов, он выбежал из дома, вспрыгнул в седло и поскакал домой. Еще не было четырех часов, когда он вошел в свой дом и направился наверх спать. Дойдя до верхней площадки главной лестницы, он на секунду задержался возле комнаты Кандиды. Лорд подумал, стоит ли ему зайти и заверить ее, что она никогда больше не увидит сэра Трешэма Фокслей.

Для общества он был уже мертв, потому что трусость в тех кругах, где он вращался, никогда не прощалась и не забывалась. Единственное, что ему оставалось – это перевести свое состояние за границу и уехать туда же самому.

Лорд Манвилл прислушался, но из-за двери Кандиды не раздавалось никаких звуков.

«Спит, должно быть, – подумал он. – Для нее это лучшее лекарство после всего, что ей пришлось пережить».

Он решил, что утром расскажет ей обо всем, что произошло. С удовлетворенной улыбкой на губах он прошел в свою комнату.

Его шаги, а может быть, и само его присутствие, разбудили Кандиду. Она немного поспала, после того как миссис Хьюсон и старшая горничная смыли грязь и кровь с ее лица, рук и шеи, раздели ее и уложили в постель. Она чувствовала себя слишком усталой и измученной, даже чтобы просто открыть глаза, и пока миссис Хьюсон и горничная ухаживали за ней, испытывала немалое облегчение оттого, что не надо двигаться самой. Затем, покорно выпив поднесенный к ее губам стакан теплого молока с медом, она погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Теперь, когда она проснулась, голова ее была ясной и, хотя двигаться ей было трудно, а руки болели, она поняла, что никаких серьезных повреждений на ее теле нет. Ее спасли кринолиновые юбки. Она знала, что молодость и выносливость, накопленная за многие часы, проведенные в седле, помогут ее ранам быстро зажить.

Проснувшись, она с мучительной болью, проникавшей, казалось, в самое сердце, вспомнила гневные порицания лорда Манвилла, брошенные ей с верхних ступеней. Она до конца не поняла всего, что он говорил, но и того, что она поняла, было достаточно, чтобы осознать, что он испытывает к ней отвращение за ее притворство, ненавидит ее за то, что, как он думал, она сделала. Но главное – он презирает ее за всю ту ложь, что она говорила.

Кандиде было не совсем ясно, что такого ужасного она совершила; она знала лишь, что он ненавидит ее и что от его любви к ней не осталось и следа. Со страданиями, которые она теперь испытывала, не могло сравниться даже то, что ей пришлось пережить предыдущей ночью, когда она, объятая ужасом, пыталась спастись от сэра Трешэма.

Приложив немалые усилия, она встала с кровати, пересекла комнату и, раздвинув шторы, открыла окно. Уже занималась заря, небо светлело, звезд становилось все меньше. Приближалось утро.

«Я должна уехать», – подумала Кандида.

Пошевелив головой, она почувствовала легкое головокружение. Все еще ощущалась та ужасная, мучительная слабость, от которой каждый шаг в сторону дома прошлой ночью давался ей с таким трудом, будто она шла по зыбучим пескам, затягивающим ее в какую-то бездну.