Прелюдия: Империя

— Мой атаман никогда никого к мучительной смерти не присуждал! Даже вас, аристократов, он лишь вешал.

— В том-то и беда, что вы с атаманом заблудились и потерялись. Мне кажется, что тебя давно уже с пути сбивали, еще с детства.

Урс страшно обиделся за своего прадеда.

— Тот, кто рассказывал мне о справедливости и равенстве, самый честный и чистый человек, которого я знал! А мой предок, от которого все пошло, был поэт и певец лучше любого из ваших Высокородных Художников.

— Мне все труднее говорить. Ты, я вижу, потомок Певца Пророка. У меня есть грешное желание. Спой мне его песню о любви, а затем помоги мне уйти.

И Урс, чувствуя. как умирает его едва родившаяся любовь, неожиданно для себя запел другую песню предка.

Песня солдата

Война дорогами идет, и мы за ней шагаем.

Она нас кормит и ведет, а мы ей помогаем.

Воитель думает за нас, десятник направляет,

А если что не так пойдет, солдат не отвечает.

Когда пришел в деревню к нам вербовщик с кошелем,

Не думал ни минуты я, решил тотчас наняться.

Я бросил с легкою душой свой труд и жалкий дом,

Семье и девушке сказал: "Счастливо оставаться!"

Над полем веет славы стяг,

Для тех, кто доберется,

Но каждый твой неверный шаг

Могилой обернется.

Вино пред битвой браво пьем, что смелость навевает,

А после битвы брать пойдем, что враг нам оставляет.

Девица, зря осталась здесь, теперь нам девкой стала,

А ты, мужик, сочти за честь, что жизнь не убежала.

Награбив целый тюк добра, его мы вмиг пропьём,

Помянем тех, кто в битве пал, и сразу позабудем,

Остаток огненной воды мы в глотки шлюх вольём,

И все равно теперь для нас, что завтра сулят судьбы.

Над полем веет славы стяг,

Для тех, кто доберется,

Но каждый твой неверный шаг

Могилой обернется.

Проклятье навлекли на нас жестокость, блуд и наглость,

И в ад сойдем в недобрый час, всем демонам на радость.

Отец и мать забыли нас, никто не вспоминает,

Та, что невестою была, давно уж проклинает.

Живем до смерти, а она за каждым ждет углом,

В вине не радость мы найдем, а краткое забвенье,

И место, где твой труп лежит, теперь твой вечный дом,

Откуда улетит душа на страшное мученье.

Позора, а не славы, стяг

Над полем боя вьется.

В солдаты самый первый шаг

Проклятьем обернется.

Из уст девушки с трудом вырвались слова:

— Из… тебя… обман… стал… выходить.

Урс нежно сказал:

— А вот теперь я твое желание исполню. Молись за меня.

Потерянная любимая.

Среди толпы людей тебя лишь замечаю,

Улыбкою твоей я в один миг пленен,

Прости меня, любовь, я имени не знаю,

А если б даже знал, что было бы мне в нем?

Еще раз глянь в глаза, любовь моя нежданная,

Теперь и навсегда ты самая желанная,

Не думал, не гадал, что можно так попасться:

Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться.

На празднике теперь один совсем в толпе я,

Смотрю лишь на тебя, и вижу лишь одну.

Приблизиться к тебе я, жалкий трус, не смею,

А от красы твоей теперь уж не очнусь.

Еще раз глянь в глаза, любовь моя нежданная,

Теперь и навсегда ты самая желанная,

Не думал, не гадал, что можно так попасться:

Не мыслю без тебя я хоть на миг остаться.

И вдруг исчезла ты, внезапно, как явилась,

На миг глаза отвел… Ты где, моя звезда?

И вечной грусти дар Судьбой мне дан, как милость,

Тебя я не нашел, но память навсегда.

Всегда в моих глазах, любовь моя нежданная,

Осталась вечно в снах ты, самая желанная,

Не думал, не гадал, что можно так попасться:

Тебя навек терять, с тобой навек остаться.

Девушка улыбнулась из последних сил, закрыла глаза, и Урс даровал ей легкую смерть по ее просьбе.

Только теперь он заметил, что рядом с ним стоят Ворон, Неясыть и еще несколько главарей восставших. Некоторые из них пытались посмеяться над Быком, но Ворон тяжело вздохнул и назначил его комендантом города:

— Ты лишних жестокостей не допустишь.

А Урса такое признание его способностей и заслуг совсем не радовало…

Уничтожить город оказалось не таким уж простым делом. Дома были в основном каменными и построены весьма основательно. Урсу приходилось туго. Но еще два события вновь заставили его поверить в Желтое дело.

Один из художников смотрел какими-то остекленевшими глазами. Приглядевшись к нему, Ворон подозвал Неясытя и оба они произнесли:

— Дурь!

В этом мире наркотики были объявлены абсолютно вне закона и Монастырями, и Единобожниками, поскольку они необратимо разрушают душу. Но Проклятые относились к ним терпимо (а поскольку все старались не вмешиваться в дела Проклятых Ненасильников, они бытовали в их поселениях и кварталах). Через Древних дурь порою попадала в среду знати и богемы. В таком случае безжалостно уничтожались все причастные к ее потреблению, хранению и продаже.

Сейчас художник мог надеяться лишь на пытки. Даже сквозь дурь он понял, что с ним теперь будут делать и, заскулив, пообещал в обмен на помилование выдать всех, кто причастен. Когда он назвал шестого из художников и художниц, четвертую аристократку и третью из гетер, лицо Неясытя скривилось, и он сказал довольно громко:

— Всех под корень! Знал, что гнилой город, но не знал, что настолько! И чую, еще что-то здесь найдем!