Прелюдия к убийству. Смерть в баре

– Вообще-то, – сказал Кьюбитт, – раньше считалось, что актеры тоже относятся к этой самой богеме – как бы это понятие ни толковалось. На мой взгляд, богемная жизнь плоха лишь тем, что иногда приходится кое в чем себе отказывать.

– Но ведь твои картины продаются, не так ли?

– В среднем я продаю шесть картин в год. От двадцати до двухсот фунтов за работу, так что мой ежегодный доход не превышает четырехсот фунтов. Надеюсь, тебе не составит труда подсчитать, за сколько недель ты зарабатываешь подобную сумму?

– Не составит. Но…

– Да ты не беспокойся, я не жалуюсь. У меня имеются кое-какие сбережения, а кроме того, всегда есть возможность подработать, взяв учеников или занявшись рекламой. Но мои потребности невелики, и, если разобраться, меня все устраивает. За исключением одной вещи…

– Вот как? И какой же?.. – спросил Пэриш.

– Никакой. Это я так просто сказал. Давай-ка вернемся к прерванной работе, ладно? После одиннадцати свет уже совсем не тот.

Пэриш прошествовал к груде камней и, взобравшись на нее, принял выбранную художником позу. Легкий ветерок шевелил темные пряди у него на лбу. Подняв голову и выпятив подбородок, он устремил рассеянный взгляд в морской простор, изобразив погруженного в свои мысли героя или гения.

– Так хорошо?

– Просто отлично. Будь на тебе парочка шитых золотом эполет, и картину смело можно было бы назвать «Эльба».

– Я всегда хотел сыграть Наполеона.

– Ты так много о нем знаешь?

Пэриш снисходительно улыбнулся:

– Это не столь уж важно. Надо будет – прочитаю. Кстати, ты никогда не думал, что Люк здорово похож на Наполеона? Куда больше, чем я…

– У тебя плечи слишком прямые, – заметил Кьюбитт. – А нужна эдакая приятная округлость в силуэте. И у Люка, как кажется, это есть. Да, пожалуй, он и впрямь на него похож.

Минуту или две Кьюбитт работал в полном молчании. Неожиданно Пэриш рассмеялся.

– Ну, в чем дело?

– Кажется, твоя подружка идет…

– Какая, к дьяволу, подружка? – сердито осведомился Кьюбитт, бросая взгляд через плечо. – Ах, вот ты о ком…

– О Вайолет, конечно, – сказал Пэриш. – О ком же еще?

– Чтоб ее черти взяли. Не надо меня так больше пугать, хорошо?

– Неужели она тоже будет меня писать?

– Лично я ничего об этом не знаю.

– Похоже, ты недолюбливаешь нашу малютку Вайолет, – с улыбкой сказал Пэриш.

– Не смей ее так называть – очень тебя прошу.

– Почему?

– Хотя бы по той причине, что она не больно-то молода и, прямо скажем, порядочная язва. Ну и кроме того, она, как ни крути, все-таки леди.

– Сноб!

– Какой же ты иногда бываешь тупой, Себ. Разве не понимаешь, что… О господи! Кажется, она тащит на себе все свое снаряжение. Тогда точно будет писать. Ну а коли так, то я отсюда сматываюсь, Себ. Продолжим работу над твоим портретом в другое время.

– Между прочим, она нам машет.

Кьюбитт бросил взгляд на берег, где на фоне неба и скал виднелся округлый силуэт мисс Дарры, которая и впрямь махала им большим носовым платком.

– Кажется, она разгружается и устанавливает этюдник, – сообщил Пэриш. – Похоже, будет делать наброски – вот только чего? Что с того места разглядишь?

– Птичек она будет писать – вот кого, – бросил Кьюбитт. – Ну а теперь, Себ, минутку не разговаривай и держи голову так, как держал. Нужно положить тень под твоей нижней губой. Сеанс необходимо завершить, не так ли?

Полностью сосредоточившись на натуре и отрешившись от окружающего мира, он поработал кистью еще несколько минут, после чего наконец опустил палитру.

– Вот и все. На сегодня хватит. Пора собираться.

Чуть позже, собрав кисти и краски и накинув на плечо ремень этюдника, Кьюбитт бросил взгляд на морской простор и неожиданно произнес:

– И все-таки, Себ, было бы куда лучше, если бы ты ничего не говорил о завещании Люка.

II

Еще до поездки на побережье три товарища решили, что будут проводить свободное время как кому заблагорассудится. Уочмен, к примеру, подумывал сейчас о том, что было бы очень неплохо выйти на лодке в открытое море и порыбачить. Проснувшись с восходом солнца, он продолжал нежиться в постели и, вслушиваясь в топот ног по «ступеням Оттеркомби» и голоса рыбаков, думал о связующей нити, соединявшей прошлое и настоящее. Ведь как ни крути, а рыбаки с мыса Кумби точно так же поднимались с рассветом и шагали в направлении гавани, где их ждали рыбацкие лодки, и двести, и четыреста лет назад. Сейчас, как и прежде, их дети слышали, как за ними захлопывались двери, а жены кормили их завтраком и провожали до калитки. И так уж сложилось, что выход рыбаков в море на протяжении столетий служил сигналом к пробуждению для всех, кто оставался на берегу. Разумеется, за исключением отдыхающих. Обдумав все это, Уочмен сладко зевнул, завернулся в одеяло и вновь отдался объятиям Морфея.

Пробудившись во второй раз в половине десятого, он узнал, что Пэриш уже позавтракал и отправился к мысу Кумби-рок.