Преломление. Обречённые выжить

Показывая квартиру, Толик подвёл нас к отдельно стоящей тумбе, нажал еле приметную кнопку — и сразу же, как по волшебству, открылись распашные дверцы. За ними оказалось небольшое пространство, выложенное зеркалами и подсвеченное лампочками. Неожиданно звонкими колокольцами заиграла весело журчащая мелодия.

— Музыкальный бар, — с гордостью прокомментировал Толик, указывая на два шкалика московской водки по 250 грамм каждый, сиротливо стоящие посреди и многократно отражённые в зеркалах. — Сходим на рыбалку и оприходуем. В губе сейчас салака пошла. Закуска отменнейшая. Жаль упустить шанс.

Для рыбалки у меня была взята с собой «Лодка Гражданская Надувная — двуместная», с которой я почти не расставался, стараясь использовать любой водоём. Вот и на этот раз не промахнулся: нас ждала Копорская губа.

Преодолев дюны, мы оказались на пляже: в меру широкая чистая песчаная полоса, будки-раздевалки, вкопанные в песок скамейки. Мест для лежбища много, загорающих мало, поскольку сосновоборовцы — народ в большинстве своём трудовой, по пляжам в рабочее время не разлёживаются.

Надув лодку и два спасательных круга, используемых в качестве сидений, скрутили разборные вёсла, вставили в уключины, покидали удочки и спиннинг на дно лодки и поволокли её к водам губы. Вода в губе оказалась холодной.

Лодка была рассчитана только на двоих, поэтому моего друга Григория пришлось оставить на пляже.

— Семь футов вам под килем, — сложив ладони трубой, как в рупор прокричал он нам вслед, — и попутного ветра!

Пожелания попутного ветра стали сбываться сразу же. Южный ветер, дующий со стороны берега, оказался довольно сильным. Лодку резво понесло в открытые воды. Фигура Гриши стала быстро уменьшаться. Я сидел на вёслах. Необходимости работать ими не было. Подгоняемая холодным ветром лодка и так хорошо шла в открытую часть Финского залива.

— Семь футов — это сколько? — с некоторым опозданием спросил Толик, разматывая леску с удилищ.

— Чуть больше двух метров. Хотя для этой посудины и одного фута много. Осадки почти нет. Скользит по воде, словно утица, едва касаясь.

— Ну, значит, дно точно не зацепим, — заметил Толик, передавая мне удочки, — губа здесь глубокая, до двадцати метров будет.

Предложив Толику пересесть на моё место, ближе к носу, чтобы легче было метать блесну, сам, воткнув одно удилище между сиденьем и бортом и взяв другое в руки, стал рыбачить.

Ловить салаку — дело нехитрое. На леску привязывается сразу несколько крючков на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга. На конце лески грузило. Наживки никакой. Забрасываешь и время от времени подёргиваешь удилищем вверх-вниз, вверх-вниз. Как почувствуешь дополнительную тяжесть, нагрузка при рывке вверх изменилась — значит, зацепило. Когда салака идёт в стае, то, бывает, и за бок пару-тройку рыбок подцепишь, а другие сами крючок заглатывают, поскольку блестит и манит, — вдруг съедобное что-то, думает салака.

Сижу на корме, удочки подёргиваю. Ветер в спину дует, волна в губе разгуливается. Толик яростно по курсу движения спиннинг японский закидывает, крутит спиннинговую катушку так, что в глазах рябит. А рыбы ни у него, ни у меня нет. Ни одной.

— Голый вассер! — в сердцах бросает он.

Лодку тем временем стало ломать на изгибах волн. Хорошо, что резиновая: гусеницей переползает с горки на горку. Горки же становятся всё выше и выше. С опаской оглянувшись на берег, увидел, что он тонкой песчаной полоской маячит далеко-далеко. На расстоянии двухсот-трёхсот метров стали проноситься мимо «казанки» да «прогрессы» под подвесными моторами. Катера стремительно шли со стороны Финского залива к берегу.

— По-моему, пора и нам ноги делать, — заметил я, — ветер явно усиливается, течением подхватит, ненароком в залив вынесет — и поминай, как звали.

Толик оглянулся по сторонам, оценил обстановку, спорить не стал, моментально смотал свой спиннинг и взялся за вёсла, предварительно поплевав на ладони. Когда лодка, разворачиваясь к берегу, стала лагом, её сильно накренило на скате волны и чуть не перевернуло.

— Быстрее носом на волну! — успел прокричать я. — Табань левым, греби правым!

Но Толик, ошалев, грёб враздрай, и нас ещё раз накренило и подбросило на очередном гребне. И, даже когда лодка вырулила носом на волну в направлении берега, стало ясно, что мощности гребца не хватает. Ветровой снос был сильнее. В этот момент я окончательно понял, что если сейчас не переломить ситуацию, то пропадём ни за понюх табаку. Практически мы находились в точке невозврата. Катера, проходящие друг за другом по своему фарватеру, стали попадаться всё реже и реже и нас не замечали. Попытки привлечь их внимание оказывались безрезультатными: наши крики тонули в рёве их моторов. В глубоких перекатах волн лодка, как хамелеон, сливалась с бледно-зелёной неспокойной водой и была почти незаметной, растворяясь с окружающим нас пространством. В прямом смысле — спасение было в наших руках. Неужто зря я пятнадцать раз подтягивался на турнике, десять раз делал переворот в упор, сорок раз отжимался от пола?!