Преломление. Обречённые выжить

Шёл 1968 год, в котором и началась эта история. Служили мы тогда на бывшем американском тральщике, полученном СССР по ленд-лизу в период Второй мировой войны. Тральщик честно дослуживал свою службу на Северном флоте. Приписан он был к базе подводных лодок в городе Полярном.

Командиром кормового машинного отделения числился Грицко. Весь экипаж тральщика так его и называл — Грицко. Фамилия же забылась под завалами времён и обстоятельств. Ходил он в звании старшины первой статьи по четвёртому, последнему году своей службы. Такие старослужащие зовутся на военном флоте «годками», и именно они держат порядок на корабле. Практически весь младший рядовой состав находится под негласным оком этих самых «годков». Они правят бал и блюдут флотскую дисциплину, иногда до мордобития. Как в славные царские времена. Попасть под кулак «годка» равносильно удостоиться чести быть отмеченным в реестрах избранных. Второй раз попадаться не будешь. Уроки усваиваются быстро.

Грицко в силу своей мягкой деревенской природы никогда рук не распускал, кулаками не махал, и его положение «годка» проявлялось лишь в нравоучительных, иногда жёстких беседах, касающихся правил повседневной службы и быта, которые вольно или невольно нарушались матросами, особенно первогодками. Здесь сказывался его боксёрский кодекс чести: не трогай слабого и беззащитного. Выводил их на путь истинный он в основном словом.

До службы на флоте, у себя в большом украинском селе Грицко посещал боксёрскую секцию, где и получил первый юношеский разряд по боксу. Во время службы он по возможности не пропускал ни одного соревнования, к сожалению занимая только вторые и третьи места. Сетовал, что находится на нижней ступеньке полусреднего веса, а против него, как правило, выходят боксёры под семьдесят килограмм, давящие своей массой. Сначала хотел набрать 5–6 кг, чтобы соответствовать противнику. Но, вовремя поняв, что на флотских харчах не разжиреешь, полагался теперь только на своё мастерство. И стал усиленно готовиться к предстоящему выступлению за кубок Северного флота.

Это был для него последний шанс проявить себя в роли победителя, тем самым доказав своей невесте из большого села Большие Борщи, Шурочке-Александре-Сашечке, что он не последний парень на деревне и может ещё о-го-го чего…

С Шурочкой он познакомился на танцах в сельском клубе, когда приезжал в положенный сорокапятисуточный отпуск. Его грудь была «в медалях, ленты в якорях». Шурочка, яркая, полнокровная, сразу же прельстила моряка Северного флота. В свою очередь, была от него без ума, называя любимого Грицай мой, Грицацай разлюбезный, Гриня. К концу его побывки договорились после окончания флотской службы пожениться. До свадьбы оставалось ещё два года. Но такая тяга у них была друг к другу, что казалось — ничто не может погасить их чувства.

Оставшиеся два года Грицко ходил как в тумане. Перед его мысленным взором постоянно являлась Шурочка с её плавной походкой, неспешным поворотом головы, тёплым взглядом серых глаз. Наивная улыбка не сходила с губ старшины первой статьи. Часто, особенно по ночам, он слышал её голос: «Грицай мой, Грицацай разлюбезный, Гриня…» В его душе в ответ звучало: «Шурочка-Александра-Сашечка…» По отстранённому выражению лица Грицая чувствовалось, что он находится где-то далеко. Таких лиц среди служащих на военном флоте было тогда мало, если не сказать не было вовсе.

Оставшиеся два года жил он приближением дембеля[47]: тщательнее других драил асидолом бляху на ремне и пуговицы на бушлате, расклёшил уставные брюки, купил чёрные неуставные ботинки, причёсывался чаще обычного, поглядывая на себя в рундучное зеркало, подправлял усы и выдёргивал из ноздрей особенно длинные волосы. При этом громко чихал, приговаривая:

— Во, бляха-муха, как щекочет в носу, словно табаку нанюхался. — И улыбался. Хорошей, доброй улыбкой влюблённого военмора.

Накануне боксёрского чемпионата, когда до окончания службы оставалось всего-то полгода, ему пришла посылка от его Шурочки-Сашечки, где были неуставные тёплые носки и тонкая граммофонная пластинка из голубого пластика. С соседнего тральщика из дивизиона Охраны водных рубежей (ОВРа) Грицко принёс старый чемодан-проигрыватель «Юбилейный», аккуратно наложил на диск пластинку-подарок, и пространство, скованное стенами кубрика, наполнилось терпкими, страстными звуками, преодолевая видимые преграды, паря над палубой корабля, над Екатерининской гаванью, над Кольским заливом…

Возвращайся! Я без тебя столько дней. Возвращайся! Трудно мне без любви твоей…

Пластинка шуршала, песня лилась. Грицко от избытка чувств зарывал голову в ладони, словно отгораживаясь от всего мира.

Певица дрожащим, завывающим голосом всё томила и томила:

Много дней дует знойный сирокко, Но он слёзы мои не осушит. Караван твой в пустыне далёкой, Нет с тобой моих рук, Нет с тобой моих глаз! Если смерч тебя встретит жестокий, Знаю я, ты пред ним не отступишь…Чем труднее к любимой дороги, Тем прекрасней, тем радостней встречи час…