Преломление. Витражи нашей памяти

— Потому что вы армянин! Меня не проведёшь, — погрозила дама пухлым изогнутым пальцем, одновременно покачивая бёдрами так, что накладные воланы на платье превратились в набегающие на песчаный берег волны. — У меня самой армянские корни. Мой папа был польский еврей французского происхождения. Звали его Жозеф. А фамилия была Польский. Да, да — именно Польский. Возможно, фамилия его и подвела. Во время войны мы жили в Ашхабаде, а он зубачил. Его взяли прямо в кабинете за бормашиной. Он пациенту растачивал зубы под золотую коронку. Кроме коронки у него нашли иранские деньги и перочинный ножик, который назвали холодным оружием. В итоге он стал у них французским шпионом, и они его, естественно, расстреляли.

— За перочинный ножик? — переспросил Вачик.

— Тогда могли расстрелять за любую мелочь. А они его выследили, энкавэдэшники эти. Он хотел улететь в Иран. Там рядом. Самолёт собирал у себя в комнате. Из фанеры. Хвост внутри не помещался, пришлось его высунуть через дверь во двор. Кое-кто, не будем называть фамилий, заметил и сообщил.

Хозяин такси раскрыл от удивления рот:

— A-а, как же он из комнаты взлетать собирался?..

— Этого я не знаю. Это были его дела. В каждой специфике, сами понимаете, есть свои прибамбасы. Но места для нас с мамой он сделал на всякий случай. Хотел забрать нас в Иран…

— И что бы вы в этом Иране делали? — не переставая удивляться, спросил Вачик, и его брови взмыли вверх, как крылья встревоженной ночной птицы.

— В Иране? Там делать было нечего. Главное — пересечь границу, а дальше — пароход в Европу, в Париж. Представляете, я в Париже? Мерси, бонжур. Сан-Суси! Южные склоны Борнштедтских холмов! Виноградники Карла Двенадцатого! Или Людовика Пятнадцатого? Я всё их путаю: Карл у Клары украл кораллы. Но самолёту так и не суждено было взлететь. Его взяли как вещдок. Разобрали по частям и унесли куда-то. Там один мотор от мотоцикла чего стоил!

— От мотоцикла?

— Да, ведь всё собиралось из подручных вещей. Мотоцикл был его любимым детищем. Он сделал две золотые коронки одному бухарскому еврею, и тот за это подарил ему почти новый немецкий мотоцикл «Неман». Как он на нём ездил! Это была песня.

— Кстати, — вдруг вспомнил Вачик, — мы едем или не едем?

— Конечно, едем! Вечереет ужо. А по дороге я вам всё доскажу.

— S’il vous plait, madame, — Вачик грациозно открыл даме дверь своего авто.

— Ах, как я люблю интеллигентных людей! — сразу отреагировала дама. — Сама такая. Не пропущу мимо себя ни одного интеллигента. Увижу даму со скрипкой — и сразу к ней: «Миль пардон, мадам. Силь ву пле…» Я быстро перехожу с армянского на английский и обратно. Не могу не заговорить с настоящим интеллигентным человеком.

От долгого разговора густо накрашенные губы пассажирки превратились в разлохмаченную розу, лепестки которой двигались как колышимые течением водоросли. Продолжая ими беспрестанно шевелить, она продолжала, уже сидя в авто:

— Вы уже заметили, наверное, что я женщина синтетическая, во мне преобладает синтез. А у других, посмотришь, один анализ, и больше ничего. Так вот я и говорю… На чём мы остановились, дорогой Вачик?

— На немецком мотоцикле «Неман».

— Ах, да! Так вот, мой папа разобрал свой любимый «Неман» на части, чтобы приделать их к самолёту. Это была трагедия: он разрывался между мотоциклом и самолётом. Главное, говорил он, это мотор.

— Конечно, без мотора не улетишь, — подтвердил Вачик и завёл двигатель своего далеко не нового «ауди», — но чтоб на мотоциклетном моторе взлететь — в это трудно поверить.

— Для моего папы не было ничего невозможного. Он же был француз с польско-еврейскими корнями. Мы жили как Христос за пазухой. Но ему не хватало свободы. Ради свободы он был готов на всё. Даже улететь на мотоцикле к персам. Но ЧК была начеку. За ним следили. Самолёт слишком приметная вещь. Он занимал почти всю нашу комнату. И нам приходилось спать во дворе, благо ночи там тёплые. Папа сделал нам такие топчаны из досок и жердей. Из топчана, как мачта на корабле, выходила палка, а на палку натягивали марлю — это от насекомых, — и мы спали, как в шатрах. Мой шатёр стоял под тутовым деревом. Говорят, что это полезно. Недаром дожила до столь солидных лет. Моё ложе со стороны напоминало марсельную шхуну времён адмирала Нельсона под белым парусом…

«Вот, — подумал Вачик, — вот откуда у меня эти ассоциации. Дама действительно напоминала марсельную шхуну, плывущую на всех парусах».

— Соседи, конечно, обо всём догадывались. Но заложил нашего папу бухгалтер, который жил сверху, не буду называть фамилию. Кстати, очень интеллигентный человек. Молчун такой, знаете ли, весь в себе. Зубы чистил по четыре раза в день. И никогда не смотрел по сторонам. А самолёт моего папы приметил. Да и трудно было не приметить: хвостовое оперение вылезало из комнаты прямо во двор. На ночь к нему привязывал своего верблюда один туркмен, что жил напротив.