Преломление. Витражи нашей памяти

Равный среди равных встаёшь в душе под сильные струи то холодной, то горячей воды. Наконец под напором одной холодной стоишь, крутясь и растирая себя руками, восклицая: «Ух ты! Ой-ой-ой! Ёлки-моталки! Забодай меня комар!» И, уже преображённый, выходишь в привычный мир.

После бани, облачённые в чистое глаженое бельё, мы забирали в гардеробе свою верхнюю одежду. Отец всегда клал в ладонь гардеробщику пять копеек «на чай». Распаренные и удовлетворённые, мы шествовали в буфетный зал, где стояло чучело крупного бурого медведя, оставшееся, по-видимому, от царских времён. За стеклянной витриной буфета всегда маячила бессменная буфетчица в белом накрахмаленном фартуке и белом кружевном кокошнике. В буфете отец заказывал себе пол-литровую кружку жигулёвского и маленькое блюдце со снетками или подсоленными ржаными сухариками. А мне — стакан газировки с двойным сиропом. Мы сидели с отцом за столиком как заново родившиеся. Он со своим пивом. Я со своей газировкой. Газировка, конечно же, была вкуснее. И не только газировка. Время было вкуснее.

В 2006 году бани закрыли. Дом поставили на реставрацию. Через 15 лет я увидел фасад здания в его первозданном виде. Стало быть, дошло дело и до бань. Посчитав, что в советское время народ достаточно отмылся, решили дать возможность мыться и париться буржуинам. Если раньше баня сия была общедоступна (билет от трёх копеек), то сейчас её посещение с «базовым комплектом принадлежностей» выливается в 4000 рублей. А полная программа встанет в два раза дороже.

Подойдя к «Фонарям», увидел новое крыльцо, обновлённые двери, ту же широкую мраморную лестницу, ведущую к просторному вестибюлю, где размещался когда-то буфет и стояло в рост чучело большого бурого медведя. Молодой администратор на удивление знал подробности старого интерьера и судьбу медведя. Медведь, оказывается, вынес всё: и кровавый царский режим, и три революции, и гражданскую войну, и НЭП, и пятилетки, и репрессии 30-х годов, и Отечественную войну, и блокаду, и мирное послевоенное время, и развитой социализм… Ещё в начале 60-х я помню его твёрдую стойку на задних лапах, суковатое бревно, на которое он опирался; стеклянные глаза блестели и смотрели вперёд — в необозримую даль намеченного для нас коммунизма. Девяностые миша не перенёс. Коммунизм отменили, всё разрушили, мыться стали реже. С него начала облезать шерсть, появились моль, тараканы. Пришлось его эвакуировать.

Как напоминание о тех временах, в кадках увидел две небольшие пальмы. Всё остальное видоизменилось. Посреди центрального холла-вестибюля reception — круглая стойка, за которой находилась ещё одна женщина-администратор и её чернокожая помощница. Их внешняя деловитость компенсировалась полным отсутствием посетителей. Место бывшего буфета занимала вытянутая барная стойка, за ней панель из нержавеющей стали с выдвинутыми из неё кранами от пивопровода: бросаешь жетон, и из крана льётся выбранное вами пиво. Для продвинутой публики со стороны Мойки предлагает свои услуги элитный ресторан the IDIOT. Название очень уместное: только идиот пойдёт сюда париться за такие деньги.

Но во мне неизбывно живёт то ушедшее время с билетом за 18 копеек. Когда отец однажды спросил меня по пути из бани № 43:

— Сынок, когда я буду стареньким, потрёшь мне спинку?

А я ему в ответ:

— Папа, ты никогда не будешь стареньким.

Вачик и Флора

Вечерело… Таксист Вачик стоял у своего «ауди» и ковырял в носу. В безлюдье вечерней улицы показался покачивающийся силуэт дамы в длинном белом платье, распускающемся книзу пышными воланами. Дама напоминала плывущую в дрожащем мареве марсельную шхуну времён адмирала Нельсона. Вачик вынул из носа натруженный палец и высоко поднял свои чёрные брови. Дама выверенным курсом шла прямо на него.

— Любезный, — проговорила она томно-завораживающим голосом, — как мне попасть на улицу Томпсона? Я, видите ли, села не на тот автобус, и он завёз меня к чёрту на куличики. И где я вообще нахожусь? Подскажите мне, друг любезный.

«Это мой клиент», — с удовлетворением подумал таксист и тут же разъяснил подошедшей даме:

— Если вы оказались у чёрта на куличиках, то, по всей вероятности, этот чёрт перед вами. И зовут его Вачик.

— Ха-ха, — отозвалась дама и на той же гортанной ноте добавила: — Я ценю юмор. Вы, наверное, армянин! Я это вижу по глазам. Такие глаза бывают только у армян…

— Какие? — не понял Вачик.

— Что «какие»? — переспросила дама.

— Глаза…

— Ах, глаза, — залилась смехом дама, — грустные.

— Да, у меня грустные глаза, — согласился Вачик. — И знаете почему?