Премьера

– Ну, что?.. – подвел черту режиссёр под первым и положительным впечатлением о своей персоне. – А теперь почитаем пьесу?

Актёры с готовностью заёрзали на стульях.

– Скажите, пожалуйста, с ней уже все ознакомились?

Мимика молчаливого большинства положительно ответила на поставленный вопрос.

– Своеобразный материал, согласитесь?

– Очень, – сухо заполнила Алтынская неудобную паузу.

– А чем он своеобразный? – продолжал напрашиваться режиссёр.

– Ну, прежде всего тем, – не выдержал сидевший рядом с Алтын-ской Дорофеев, – что он знаменует переход нашего театра на новый уровень сценической культуры.

– Вижу: пьесу читали, – солнечно улыбнулся Антон Александрович. – У кого ещё будут какие предположения?

Молодёжь выжидающе помалкивала, оценивая расстановку сил. Херсонов хотел что-то сказать, но, шумно выдохнув, передумал. Мрачный Тявринин мелко забарабанил шариковой ручкой по столу.

– Я вам честно скажу: я тоже не люблю матерщину, – интимно признался режиссёр. – В принципе, я против этого, но… что делать?.. Сейчас все драматурги пользуются матом как речевой характеристикой своих персонажей. От правды жизни никуда не деться. Таковы реалии нашего времени.

– А причём здесь мы? – с некоторым вызовом спросила Алтын-ская.

– Хочу вас сразу успокоить: нецензурные выражения в спектакле произноситься не будут. Это, во-первых, условие вашего главного режиссёра…

– Спасибо ему за это, – вставила Алла Константиновна.

– …а, во-вторых, это и мое убеждение. Я понимаю, что зритель в такой провинциальной глубинке еще не совсем готов к восприятию, скажем так, некоторого авторского права.

Дорофеев поднял тяжёлый взгляд на режиссёра.

– Вы думаете, зритель когда-нибудь будет совсем готов?

Антон Александрович почтительно заглянул в глаза заслуженного артиста:

– Когда-нибудь случается всё.

– Не дай бог дожить, – мрачно изрекла Алтынская.

– Нам с тобой это не грозит, – успокоил её Дорофеев. – Эта зараза так быстро не прилипает.

– Не уверена.

– Этот эксперимент может оказаться и последним.

– Надеюсь.

– Так вот… – уважительно переждав краткий диалог ветеранов сцены, продолжал режиссёр. – Мы с вами начали говорить о своеобразии материала, но не завершили эту тему. Интриговать дальше вас я не буду. Я знаком с драматургом, написавшим эту пьесу. Мы с ним почти друзья, но фишка не в этом. Главное, что я хочу сказать, это то, что вам повезло.

– Мы и не сомневались, – впервые подал голос Виталий Тявринин.

– Не иронизируйте. Я знаю многих современных драматургов. С одними я знаком лично, с другими – через их творчество, и поэтому могу вам с уверенностью сказать: если кого-нибудь из нынешних авторов и будут ставить через сто лет, то это только автора этой пьесы. Он талантливый человек, я влюблён в его работы. Эту пьесу я перечитывал много раз и всегда находил в ней какой-то новый мощный пласт мысли, не замеченный мною ранее. Я очень рассчитываю на то, что и вы полюбите эту пьесу. Я сделаю всё, чтобы влюбить вас в неё… А теперь, если не возражаете, давайте почитаем.

Актёры послушно зашуршали листами ролей.

– Конечно, – спохватившись, дополнил Болотов, – излишних резкостей, как я и обещал, в спектакле не будет, но… сейчас я предлагаю читать весь текст таковым, каков он есть.

– Вместе со словами? – поинтересовалась одна из актрис.

– Да. Вместе со словами, – мягко, но убеждённо подтвердил режиссёр.

– Для чего? – спросил Тявринин.

– Давайте прочтём пьесу, потом я всё объясню. Я специально попросил приготовить каждому из вас по экземпляру, так как считаю, что вы должны знать всю пьесу, быть в курсе того, что происходит в ваших сценах, при домашней работе над ролью. Я считаю, что пьеса на руках гораздо эффективнее надёрганных реплик… Итак, прошу.

Кашлянув, актриса Ева Свалова озвучила вступительную фразу будущего спектакля…

Когда дело дошло до первой ласточки, молодой актёр, читавший текст, даже не споткнувшись, одолел отчаянное выражение. Несколько юных актрис глупо хихикнуло, Дорофеев поджал губы, а профиль Алтынской стал совсем каменным.

Вторая ласточка в тексте стриганула так же смело, вызвав уже более непринуждённую коллективную реакцию. После этого общее напряжение упало.

Виталий Тявринин, принципиально пропускавший в своей роли «крылатые выражения», удивлённо и растерянно наблюдал за реакцией коллег; теперь уже каждая авторская непристойность встречалась взрывом общего, немного нервного веселья.

Помимо Тявринина литературный язык в тексте, вопреки автору, выдерживали Дорофеев, Алтынская и совсем молодая актриса Галя Ожегова. Уткнувшись хмурым взглядом в одну точку, эта четвёрка не поднимала глаз, чувствуя себя неуютно на первом в своей жизни празднике абсолютной свободы слова.

Наконец, пьеса была добита до конца. Болотов удовлетворённо улыбнулся.

– Ну?.. Что скажете?

– Может, сначала послушаем вас? – предложил Дорофеев.

– Я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.

– О чём пьеса?

– О любви.

Даже молодёжь дружно повернула головы и внимательно посмотрела на режиссёра.

– О чём? – переспросила Алтынская.

– О любви, – очень просто повторил Болотов.

– О любви к сквернословию? – уточнила Алтынская.