Премия Дарвина

«Неужели этот… это существо могущественнее Высшей Комиссии?», встревоженно думала Лида. Визитер смотрел на нее, не мигая, и Лиде вдруг стало ясно, этот тип при желании и самой Комиссии может подлянку подложить.

– Я… не знаю! Мне неприятен наш разговор! – воскликнула она, ощущая, что к горлу снова подступает тошнота.

– Прошу прощения, за то, что смутил, – с преувеличенным огорчением проговорил человек в черном. – Мне пора. Да и время аренды номера истекает…

И визитер направился к двери.

– А что у вас там, в Департаменте, за наказания? – вдруг спросила Лида. Сама не ожидала, что вырвется.

– Хочешь знать, в каком порядке у нас там стоят котлы – в шахматном, или елочкой? – хохотнул человек в черном. Потом помолчал, глянул на Лиду серьезно. – Нет никаких котлов. И Цербер, и огонь – просто дешевые спецэффекты, для устрашения неокрепших душ. Байки из склепа. А наказание у нас одно – страшная, чудовищная тоска по всему хорошему, что у тебя было, и больше никогда не повторится. И по близким людям, которых больше нет рядом.

«Подумаешь! – брякнул скептически внутренний голос. – Тоска по всему хорошему! Как в жизни, что ли?»

В ответ на эту мысленную самонадеянную реплику человек в черном взял Лиду за запястье.

У нее перехватило дыхание, а внутренности мгновенно превратились в ледяной комок мертвой плоти. Сердце ухнуло куда-то вниз, и Лиду накрыло темной воронкой боли и отчаяния. Сожаление и тоска были такой силы, что ей захотелось выть в голос. На фоне охватившего ее беспросветного ужаса все страсти, приступы ревности и раздиравшие Лиду при жизни обиды показались россыпью мелких никчемных заноз. Но самое страшное, что в этой темной долине тоски не было ни крупицы надежды. Ни проблеска облегчения. И смерти, как спасительного забвения всего и самого себя, тоже не было. Вечность была сгустком нескончаемой скорби.

Лида задохнулась и рухнула на колени, словно уже летела в раскрывшуюся пасть безысходности – но человек в черном выдернул ее из затягивающейся петли и, встряхнув, поставил на ноги.

Он открыл дверь, сделал шаг в коридор, повернулся к бледной задыхающейся Лиде:

– Я на тебя надеюсь!

10. ПРИБЫТИЕ ПОЕЗДА

Питбуль проснулся в полной темноте от странного, назойливого звука. Сел на неудобной кровати. Прислушался. Откуда-то с кухни доносилось глухое дребезжание.

«Телефон!», догадался Питбуль.

Квартира спала. Видимо, трезвонящий в ночи аппарат услышал только Пашка.

Какое-то время он сидел на кровати, глядя во тьму и надеясь, что настойчивый абонент устанет звонить и бросит трубку. Но невидимый аппарат не унимался. И ведь хрен поспишь, под противное «бзз-бзз»!

– Бля, да че за на фиг? – буркнул Питбуль, с трудом поднялся, больно приложился головой о полку с солениями, выругался и вышел в коридор. Включил по дороге тусклый светильник у входной двери. И дошаркал, наконец, до кухни

Включив свет, Питбуль пару секунд привыкал к яркой лампе. Потом поморгал, подошел к подоконнику и снял тяжелую трубку.

– Предатель! Предатель! Предатель! – повторяла трубка.

Питбуль оторопел. Может, он все еще спит, и дурацкий аппарат ему снится?

– Предатель! Предатель! Предатель! – орал в трубке далекий каркающий голос.

– Я? – удивился Питбуль автоматически. – Вы чё, гребете?

В трубке неожиданно наступила тишина, потом в ней что-то щелкнуло – словно зацепились друг за друга невидимые шестеренки – и трубка умерла. Питбуль еще какое-то время постоял, прислушиваясь – не выплюнет ли трубка еще какое-то слово? Потом положил ее на рычаг.

Странная история! Этот телефон врать не будет. Значит, кто-то из «Сортировочной» пытается их предупредить о предательстве? Но чьем? Пашка достал из холодильника бутылку колы, сделал несколько глотков из горлышка, вернул бутылку на полку. Надо будет утром сказать всем, про странный звонок – решил он, и отправился обратно в свою кладовку.

Питбуль ошибался лишь в одном – не вся квартира, кроме него, была погружена в сон. На своей двуспальной кровати, скрючившись в углу, лежала, глядя в темноту, Лида. Даже самая легкая дремота после странного, перевернувшего мир наизнанку вечера, к ней не шла. А ей страстно, отчаянно хотелось заснуть и хотя бы на какое-то время отключиться. Не думать об омерзительной встрече со Львом, не вспоминать о беспросветном ужасе, который ей показал человек в черном. Ей хотелось вернуться назад, в детство, и оказаться под стареньким, колючим шерстяным одеялом, на узкой кровати, на которой она спала, когда оставалась у бабушки. Слушать, как в соседней комнате невнятно бормочет телевизор, слышать, как бабушка звенит на кухне посудой, замешивая тесто для восхитительных сырников. Но попытка вызвать в памяти спасительные уютные воспоминания не увенчалась успехом. Каждая светлая картинка из Лидиной жизни была отравлена тяжелым гадким послевкусием, которое осталось в душе после общения с существом из Департамента Наказаний. И от этого было тяжело дышать, а во рту стояла странная горечь.