Премия

Сиропин пытался уяснить себе свое близкое местоположение с болотом. Оказывалось теперь, что это произошло впервые. Нет, болото всегда естественно присутствовало в его мыслях, и занимало в уме давно отведенное ему место. Но сейчас, когда это место впервые оказалось в реальном фокусе, наступило смешное и грустное молчание. И Сиропин не знал, как это молчание прервать, и не знал, что он, собственно, должен сделать, находясь у самой своей метафизической цели, чтобы эту свою цель достичь.

Тут рядом, с другого края, Баландин, макая в болото какое-то чайное ситечко, сначала не поверил своим глазам, когда увидел в гладкой воде опрокинутое жадно шагающее отражение Сиропина.

Наконец, почуяв его смешливый взгляд, и Сиропин заметил Баландина, и как человек, осознавший внезапно, что за ним подглядывают, решил сделать вид, что он давно уже знает, что на него смотрят, и его не волнует присутствие посторонних, но что ему все же помешали, и ему пора.

И, чтобы уверенно завершить эту ситуацию, чтобы показать, что он тут, собственно, ради вот этого самого и делает это постоянно, когда долго тут гуляет, Сиропин присел над водой так же, как Баландин присел на том берегу, и хлебнул с руки воды из болота.

Он не ожидал приятного вкуса, он приготовился к речному запаху и даже к запаху рыбному, но в нос дало привычной хлоркой, как будто из-под крана хлебнул, что он обычно делал в туалете на своем первом этаже. Это неприятно смутило и поэтому полезло назад, но он не плюнул. В голову, почему-то, тут же полез футбол и футболизация всей страны; и настойчиво проявилась ярко-красочная вкуснейше-пахучая картинка, что в буфете скелета только что появились вместе с еще шипящим щипучим видимым в лучах дымком длинными плотненькими рядками по-местному восхитительно жареные толстенькие с волшебной чуть хрустящей подкопченой корочкой ногастые цыплята, сметаемые обычно в полчаса, и нужно брать без промедления – никто еще не знает, но сейчас узнает.

Баландин на том берегу с большим и растущим интересом в упор смотрел, что делает Сиропин. И когда тот чуть не утопил в болоте упавшие с носа очки, Баландин уже еле сдерживался, чтобы не лопнуть. Какой подарок, какая редчайшая умора на фоне этих роскошных декораций. Сиропин, присев как мог, с брезгливой опаской выуживал свои очки за самый кончик, и его пальчики вытягивались и втягивались обратно в кулачок. Эти кадры обмеревший Баландин крупным планом сразу записывал непосредственно в долговременную память.

Выловив свои очки, Сиропин все же не стал доставать из воды мгновенно разбухшую и мгновенно погибшую истрепанную детскую книжку сказок, которую все это время, как оказалось, сжимал тот самый кулачок Сиропина, – единственную, кстати, подходящую из всего огромного архива книжку-справочник по чувствам Сиропина последней недели.

Обратно к скелету Баландин и Сиропин тронулись вместе. Дождавшись друг дружку, они сошлись на тропинке и поздоровались. Тропинка была очень узкая и позволяла двигаться только гуськом, но из вежливого намерения начать светский разговор Сиропин и Баландин шли рядом. Получалось это очень неловко. Вернее, разговаривать было не то что неловко, разговаривать пока вообще не получалось – неловко было идти рядом; левая нога Баландина и правая нога Сиропина не помещались на тропинке и наступали в высокую траву, оступаясь и иногда запутываясь в ней. Эти усилия при ходьбе какое-то время помогали обоим оправдать затянувшееся молчание. Вскоре их движение обрело ритмичность хромающей походки и даже некоторую симметричность взаимных колебаний; один из ботинков и одна из штанин обоих позеленились и обильно опылились. Они невольно опирались плечом к плечу и со стороны сливались в одно большое свирепое пыльное сиамское тело, одетое в две пары брюк.

Баландин, который никогда не знал застенчивости ни с одним даже совсем не знакомым человеком, ни даже с их группами, теперь впервые в жизни испытывал подобную неловкость молчания и уже с долей паники пытался примерить к вниманию Сиропина хотя бы какие-то отвлеченные смешные истории. Но с Сиропиным не совпадали никакие начала, и немыслимы были никакие концы даже самых коротких анекдотов; и не все из них могли сейчас всплыть до конца в памяти. И вдруг вспомнив про болото, он и его никак не мог совместить с Сиропиным, ни с выражением его лица, ни с допустимыми координатами этого лица в пространстве.

Тут, к счастью, Сиропин твердо указал, что ему в ту сторону, и они разошлись на красивой цветущей развилке тропинок, так и не сказав друг дружке ни слова.

Сиропин никак не сочувствовал Баландину в его переживаниях, потому что сейчас в его ясной голове в прямом смысле гулял свежий ветер. Сиропину как ветру нужна была только свобода и тяга, и его потянуло к пустым корпусам, в древнейшую пустейшую часть скелета, где можно было продуться по прямым трубам коридоров пустых этажей и лестничных шахт, посвистеть в пустые окна.