Премия

Болото в награду за свое первое путешествие в желудке Сиропина подарило ему свою бесчеловечную любовь в скелете. Сиропин плюс болото плюс скелет. Из этих троих не все были рады такой арифметике. Болото, если бы оно могло, расцеловало бы Сиропина. Нужна ему такая награда?

Нет. Раствориться в пустоте? Никчемная. Жизнь напрасна.

Да. Жизнь прекрасна даже трещинами в асфальте. Раствориться в пустоте. Получить весь ее восторг. Теперь Баландин знал, это возможно. Жизнь незаконна, жизнь единственное чудо. Ею исполнено счастье.

Столько слов скопилось в горле. Отметь, где счастью начинаться, по земле проведи ногой черту. Дрожал жизни ртутный блеск и лета желтый смех. Прыгала радость разноцветных клякс. И кругом желанье новыми всходами землю проткнуть. Собранье летних дней постановило: зеленить, желтить, синить. Ветви, разбегитесь в небо. Ветер, напряги. Листья, громче шелестите. Солнце, ярче тень.

Налетели воробьи, начирикали с три короба и спрыгнули обратно в небо. Мы с ними все жизни любимцы. Что может быть лучше. Быть у жизни на учете. Я готов с тем деревом тысячью листьями греться и дышать. Я не прочь слепым дождем промокнуть. Я очки примерил, чтоб умнее бы́ть. Я прямо позади своих глаз. Я каждым летним запахом дурею. Я верю в бессмертье череды́, ежедневно съедаются щи и борщи. Я круглое лето хочу. Я хочу со словами дружить. Я умею себя домой отвести. Я в эрмитаже па́хну костром. Я́ – вот что такое жизнь. Я с солнца жизнью взят. Из всех людей я чувствую себя. И мир зовет: приди, увидь. И мир высок, и мир так мал, и мир весь мой от кончиков до пят. И я хочу, пусть мир чувствует меня, пусть держит, пусть порывом повиснет мне на шее, пусть не отпускает. Меня.

Все атомы до горизонта рады; еще один стакан счастья залпом; и отпускал, быстро износился этот день. Близился наш праздник. Вечер тучами небо скомкал.

В актовом зале уже было полно народу, но не было зоркого наблюдателя, такого как Сиропин, чтобы отметить среди общей толкотни резкое зеркальное появление Марата и Вольфа. Они одновременно вошли с двух противоположных одинаковых боковых дверей, синхронно и зеркально повторяя движения друг друга, но друг друга не замечая.

Вольф скучно взглянул, круто развернулся и исчез. Марат осматривал сцену. На Ильича, одиноко стоящего в своем углу, кто-то уже напялил фуражку с кокардой, спереди вплотную к бюсту стоял стул, на который аккуратно положили растянутый баян. Марат спокойно убрал весь этот реквизит, освободив белый бюст.

Однако, как много уже тут, и все с иголочки. Пышные нечеткие пятна платьев, с белой рубашкой пингвинится пиджак. Ряды и кучки пингвинов вокруг ярких взрывов перьев. Дополнительные секции стульев аккуратно выровнены рядами, и свободных мест почти не видно. Недаром иные парторги все прощают иным шутникам.

Торжественный вечер близился. Снаружи ветер чуть пробудил тени, пощекотал воздух и исчез. Недалече в пустом безмолвии болото и небо встретились взглядом. Небо глядело без дна, болото глядело без дна. Между ними воздух замер, не дыша, боясь листву взволновать, боясь себя показать. Небо и болото смотрелись недолго. Очень быстро и вровень грандиозно красиво надвинулись высокие черные паруса крупнотоннажных туч. Тяжелело веко, и закрылся глаз.

Тихо в маленькой квартирке, свет не горит в теплом уюте скопления деревянной мебели. У потемневшего от туч окна поставлена оттоманка, почти всю глубину стены занимает софа с низкими перилами, обитыми стеганным кожзамом. У другой стены вплотную к шифоньеру, того что с большими антресолями и с целым складом коленкоров, стоит бюро и крохотный секретер с желтой лакированной крышкой, а между ними узенькая высокая этажерка, такая же что и у оконной шторы рядом с лампой под зеленым абажуром. Дальний сервант прижал в угол за сдвинутую на кольцах темную портьеру небольшой потрепанный диван с бархатными подушками под прибитым на стену гобеленом на фоне обоев нравящегося цвета. В темном конце прихожей за комодом поставлен на попа старый топчан. Тут же рядом в маленькой кладовке забытая котомка, какие-то ларьки, кульки и рундучок, а также что-то из другого семейства предметов.

В огромных зеркалах трельяжа отражается посреди зала, Валентина, одетая в длинный до бобрика ковра темный плащ с капюшоном. Она тихо стоит и смотрит на отражение убранства своих комнат, на свои бесконечные отражения в трельяже. Она размножена в далекую даль, и там далеко в зеркале стоит далекая чужая женщина. Ее лицо в тени капюшона, и не видно – мечтает она о чем-то чудесном или давно уже об этом не мечтает.