Прения сторон

— Разрешите мне, — сказал Аржанов и подошел к могиле. — Я не был близким другом Людмилы Петровны, и, признаюсь, мы давно не виделись. Так что же, что привело меня сюда? — спросил Аржанов с таким неожиданным волнением, что Ильина всего словно тряхнуло, и он стал внимательно слушать. — Меня привела сюда моя молодость, — сказал Аржанов. — Да, молодость, — прибавил он, словно проверяя свое чувство на прочность. — Давно это было, я вернулся с войны и пришел в университет, еще не решив, буду ли я продолжать учиться там, откуда ушел в сорок первом. И вот там, на Моховой, и, кажется, в первый же день, я познакомился с Людмилой Петровной, которая так же, как и я, вернулась с войны. Я помню разговор в коридоре, разговор случайный, на ходу, который определил мою жизнь на много лет вперед. О чем он был, этот разговор? О доблести, о подвигах, о славе? Нет, она всегда боялась громких слов, разговор шел обо мне, о моей судьбе, я говорил о моих сомнениях. Нет, не так: я исповедовался, и меня слушали. И вот сегодня я пришел сказать спасибо той, которой я обязан многим, но которой уже нет среди нас, — он чуть помедлил, — живых…

После похорон Ильин подошел к Аржанову:

— Большое вам спасибо, вы прекрасно сказали. И так меня выручили, верите ли, я в тот момент и двух слов не мог выговорить, а вы прекрасно, прекрасно сказали…

— Но я вовсе не собирался говорить красиво, — сказал Аржанов, улыбаясь.

Ильину хотелось спросить, был ли в действительности тот разговор с Люсей, но спрашивать об этом было, наверно, бестактно, тем более что ответ мог быть однозначен.

— А главное, — сказала Иринка, — когда вы говорили, я все время видела перед глазами Люсю.

«Выдумал, — внезапно решил Ильин. — Ну да ладно, не все ли теперь равно».

Все стали рассаживаться по машинам, и Ильин увидел, что Иринка снова захлопотала, подбежала к Мстиславцеву, и тот сказал:

— Иринушка, милая, какой обед, час дня, время рабочее, вот поработаем свое, а уж потом и обедать, заметано?

Иринка, Саша и две старушки, кажется Люсины тетки, сели в одну машину, а Ильина взял в свою Аржанов. Они всю дорогу вспоминали Люсю, и Аржанов, между прочим, заметил, что вся эта история с Калачиком повлияла, конечно, на ход болезни.

— Да, — сказал Ильин. — Сторицын был у нее и, кажется, плакал…

— Сторицын? — заинтересованно спросил Аржанов, по-видимому, он ничего не знал. — Да, конечно, ведь они вместе работали. Да, печально, очень печально. Скажите, вы в курсе, что ваша жена пригласила меня на поминки?

— На поминки? Да, да, конечно, — солгал он. В том настроении, в котором он был сейчас, это приглашение не имело никакого значения. Да к тому же Аржанов так хорошо сказал о Люсе. Но этот варварский обычай… Не может быть, чтобы этого хотел Саша. И тут он вспомнил Мстиславцева: «Иринушка, милая, час дня!» И ему стало неприятно, что вечером он снова увидит тех же людей, которых только что видел в морге.

— Я спросил, в курсе ли вы, — спокойно объяснил Аржанов, — потому что заметил вашу неприязнь ко мне. — Ильин хотел возразить, но Аржанов все так же спокойно продолжал: — Такая неприязнь иногда рождается интуитивно, но чаще всего это следствие предвзятости… Если меня не переносит какой-нибудь Васильев или Колтунов, то это понятно: им я чужой. Им, по не вам. Мы с вами на одной стороне, какие бы судебные дела нас в будущем ни разделяли. Вас они тоже будут ненавидеть, потому что скоро и у вас будут большие дела, скоро, очень скоро. Это вам говорит человек, который знает, как трудно поворачивать это самое… ну, скажем так — колесо фортуны. Вам оно дается легко. Например, сегодняшняя заметка о вашей речи. Обо мне писали что-то вроде этого, но только лет через десять после начала.

— Что за заметка? — спросил Ильин.

— А вы не читали? — Аржанов нахмурился, кажется, решив, что Ильин все-таки знает.

— Я сегодня вообще газет не читал.

— А, ну да, ну да… понятно. Тогда держите.

Он дал Ильину газету и показал небольшую заметку в конце страницы. Там был уже отчеркнут синим карандашом большой абзац:

«Адвокат Ильин в своей защитительной речи дал весьма убедительный и психологически очень тонкий очерк своего подзащитного, хорошего работящего парня, попавшего в дурную компанию. Адвокат не пожалел времени и всесторонне исследовал жизнь своего подзащитного, весьма полезным оказался экскурс в школьное прошлое, где антипедагогическая практика и черствость…»

— Да я никогда этого не говорил, наоборот, меня поразила редкая совестливость…