В XIX веке Индия и Индонезия включились в мировой тренд: леса вырубались и заменялись монокультурными плантациями (чай, кофе, хлопчатник, каучук, бананы и так далее). Об использовании древесины при этом думали лишь во вторую очередь – в центре внимания было давнее стремление к расширению плантаций, теперь подпитываемое капитализмом. Это вело к уничтожению лесов в прибрежных районах Бразилии. Распространение выращивания кофе, которое началось после 1770 года, к 1830‑м годам привело к тому, что кофейный куст, завезенный из Восточной Африки, заменил сахарный тростник в качестве важнейшей коммерческой культуры и сохранял это лидирующее положение до начала 1960‑х годов. Большинство земель, расчищенных под кофе, были холмистыми, а холмы, если их не защищали, особенно быстро подвергались эрозии и вскоре разрушались, после чего их забрасывали и переходили на новые. За такой мобильной методикой, которую не обязательно было применять в столь экстремальных формах, стояло, помимо всего прочего, убеждение, что кофейным кустам нужна девственная почва свежевырубленного леса. Поэтому до второй половины XIX века кофейная культура представляла собой своеобразную смесь модерной капиталистической экономики и примитивной культуры перелога: четко видимая граница, фронтир, который неумолимо продвигался вглубь страны. Начиная с 1860‑х годов строительство железных дорог позволило осваивать высокогорные районы, расположенные вдали от побережья. В это же время резко возросло число иммигрантов из Южной Европы, которые заменили чернокожих рабов на плантациях. В 1900 году в Бразилии насчитывалось 6000 километров железных дорог. Повсеместно их строительство вело к массовому уничтожению лесов и расширению плантаций кофе. До поры до времени методы эксплуатации не менялись. По-прежнему были распространены лесные пожары, которые часто выходили из-под контроля. Скот мог свободно пастись на неогороженных землях, а это препятствовало естественному восстановлению леса на заброшенных вырубках. Земле- и лесопользование в Бразилии велось так, что игнорировались и будущее леса как ресурса, и перспективы пахотных земель. После вырубок и плантаций часто оставались только степь или низкие кустарники. Никто не был заинтересован в высококачественных лесах. Проще и дешевле было импортировать древесину для судостроения из США, а позднее железнодорожные шпалы из Австралии.
Бразилия являет нам пример крайне расточительного использования лесов, которое не сдерживалось никаким лесным надзором. В отличие от колониального государства, которое в лучшем случае имело в виду долгосрочное управление ресурсами, независимое бразильское государство позволило частным интересам действовать без ограничений. Уничтожение атлантических тропических лесов в Бразилии, начавшееся в португальский колониальный период, но принявшее поистине опустошительные масштабы только в период постколониальной империи (1822–1889) и последующего республиканского режима, – это пример одного из самых безжалостных и фундаментальных способов уничтожения лесов в Новое и Новейшее время. Кроме того, от него не было получено ни малейшего макроэкономического преимущества, и не возникло никаких политических или научных противодействующих сил, которые могли хотя бы замедлить уничтожение лесов[194]
.