Преодоление

Вспышки молний притягивали к себе взгляд, мешали наблюдать за приборами, вызывая каждый раз временную слепоту. Каждый новый зигзаг огненной змеи казался ему совсем близким: глаз, не имея в ночи опоры на другие предметы, не мог определить расстояния. Обеззвученная шумом работы двигателей дьявольская симфония света до предела напрягала нервы. Автопилот с болтанкой уже не справлялся, и Сохатый выключил его. Вел корабль вручную, и оторвать взгляд от приборной доски теперь ему было трудно. Броскам машины вверх и вниз он не сопротивлялся - это позволяло снизить немного нагрузку на крыло от рывков воздушных струй. Ивану Анисимовичу было тревожней, чем в самом тяжелом боевом полете. В бою с любым врагом можно было бороться на равных и победить его. Сейчас же самолет - игрушка в разгуле стихий, и многое зависит от случая.

- Штурман, мне надоел этот фейерверк сатаны, - сказал Сохатый. Работать мешает. Хоть и не положено этого, зашториваю полностью кабину, чтобы не слепнуть.

- Понял вас, закрывайтесь. За грозовыми облаками я с помощью локатора наблюдаю. Пока они не сплошные. Дырки есть, сквозь них и пройдем.

Под плотной шторой в кабине стало спокойней. Фонарь, задрапированный плотным белым материалом, уже не казался горящей голубой каплей. Сохатый знал, что бесовское веселье стихии продолжается, но в кабине лампы ультрафиолетового света ровно высвечивали приборы. По-кабинетному мирно крутился вентилятор, обдувая разгоряченное лицо.

Конечно, покой весьма относительный. Болтанка и команды штурмана не давали Сохатому передышки.

- Разворот вправо... Хватит... Давай влево... Еще влево... Так держать... Гроза справа десять, гроза слева пять километров, - то и дело слышался голос Шатурова.

- Почему, штурман, проходим не точно посередке?

- Справа более объемный грозовой очаг. Он опасней.

- Не слишком ли ты веришь своей трубе? Кто их ночью разберет: какая из них серая, а которая черная в крапинку?

- Я в них-то не разбираюсь. Локатор подсказывает.

- Подсказывает... Смотри крутись, да не заблудись. Керосинчику в баках не очень много.

Ворчал на Шатурова Иван Анисимович для порядка, чтобы тот злее был. Если штурман сердит, то пощады летчику от него ждать не приходилось. Тогда он требовал и курс, и скорость, и высоту полета выдержать тютелька в тютельку.

- Не подтрунивай, командир, и так тошно. Как там на земле?

- Наши все дома. А в общем везде плохо: на всех аэродромах дождь и грозы. Командный пункт посадку разрешает на любом запасном, нашим решением. В этом районе мы одни сейчас. Куда решим, туда и повернем. - Сохатый нажал кнопку телефонного вызова: - Радист, подключись к нам... Мы тут со штурманом обсуждаем, где приземлиться.

- А я, командир, разговор ваш слушаю. Если везде плохо, так лучше уж домой идти. Свои стены помогут.

- Мудро... А куда полковник Шатуров хотел бы лететь?

- Полковник и старшина желают лететь в одну сторону.

- Мо-лод-цы! Радисту антенну убрать, радиостанцию отключить. Штурману - заниматься навигацией и грозами. Я веду переговоры с землей.

...Все новые отвороты то в одну, то в другую сторону.

Шатуров старается провести самолет сквозь "дыры" в облаках. Пока ему это удается. Бесконечные маневры напоминают Сохатому военные годы, полеты в зенитном огне врага. Почти так же, только более тревожно звучали тогда слова штурмана или стрелка: "Разрывы справа, отворот влево на пятнадцать градусов". Но там было противоборство двух сил, двух воль, а сейчас экипажу противостояла бездушная и бездумная природа. Она не творила зло и не делала добра. Но как бы ни разворачивались действия сторон, люди обязаны были найти выход, выиграть сражение во что бы то ни стало. Все же у них имелись бесспорные преимущества перед грозой: знания и опыт, которые они противопоставляли слепой ярости.

Сохатый ощущал в себе напряжение боя, хотя и летел в мирном небе. Пока не выключены двигатели самолета, мысль пилота, как обнаженный меч, всегда была готова к сражению за жизнь машины и экипажа, к борьбе с любым врагом, в том числе и с грозой.

Решение принято:

- "Янтарь", я - "Гранит". Сажусь дома.

Впереди - самое сложное: заход на посадку через грозовую толщу облаков. На, маршруте Сохатый и штурман более или менее свободно выбирали направление полета и обходили опасные зоны. Теперь же чем ближе к месту посадки, тем меньше возможностей сманеврировать, отвернуть влево или вправо, пройти выше или ниже грозового облака.

Невидимые "молотобойцы" продолжали бить по крыльям, и от этих ударов самолет трясло как в лихорадке. Нисходящими потоками "Ил" бросало вниз, а через несколько секунд после этого ударяло под крыло бурлящим водоворотом воздуха и подкидывало вверх. Неожиданная смена направления движения то наваливалась тяжестью перегрузки на плечи и вдавливала тело в подушку парашюта, то пыталась выбросить из кабины.

В жесткой болтанке Ивану Анисимовичу почему-то вспомнилось лето сорок четвертого года.