– Товарищ майор! Александр Андреевич! – чей-то голос заставил его обернуться, он увидел молодого, симпатичного паренька из новой, недавно сформированной группы, с которой его экипаж изредка встречался на испытаниях и тренировках, но друг друга они почти не знали – новички занимались по особой программе, осваивая на земле совершенно новый корабль, получивший кодовое название «Сатурн». – Извините, Александр Андреевич, – смущенно повторил, приблизившись, паренек. – Меня ребята послали. Может, что надо для Алексея Николаевича, – он сглотнул ком, словно в том, что случилось с Лешей, была и его вина. – Ну, лекарства какие или просо… Так мы мигом. Родным напишем, знакомым. Всем миром!
– Спасибо, – сказал Саня. – Но при чем тут… просо?
– А, – деловито объяснил паренек, – просо – незаменимое средство от пролежней. Если человек находится в одном положении, без проса никак не обойтись. А в нашей деревне просо самое наилучшее.
– Спасибо… – он пытался вспомнить имя симпатичного паренька и не мог.
– Юрий! – с такой непосредственностью подсказал собеседник, что Саня улыбнулся. – Меня зовут Юрий! Жалко вот, отчество не такое, как у Гагарина.
– Спасибо, Юрий не Алексеевич, – Саня крепко пожал ему руку. Мы с Димой обязательно зайдем, если что-нибудь потребуется.
– Весь отряд переживает, – строго сказал паренек. – Вы уж, пожалуйста, не давайте Алексея Николаевича в обиду… Кланяйтесь ему. Передайте: нам всем нравится, как он поет под гитару. Мы с ребятами его последнюю песню разучили – завтра под окнами госпиталя исполнять будем… Не давайте в обиду, Александр Андреевич…
– Не дадим! – пообещал Саня, в каком-то особенно просветленном состоянии садясь в машину.
Мне хорошо, думал он, с улыбкой глядя сквозь ветровое стекло на леса, поля, поселки Подмосковья, мелькавшие за окном, мне чертовски хорошо, хотя и стыдно в этом сознаваться. Рядом со мной замечательные люди, а когда рядом замечательные люди, никакая неизвестность не страшна. Все преодолеем, переживем, пересилим, и завтрашний день будет лучше, чем вчерашний. Леша поправится, мы опять начнем работать вместе; это пустяки, что потеряны два года, они не пропали даром, не прошли бесследно. Разве мог я, старлей доблестных ВВС, столько узнать и прочувствовать за два года в авиации? Нет, конечно. А тут поле деятельности поистине бескрайно, безгранично, передо мной открылась целая Вселенная – я постоянно размышляю о природе пространства и времени, о взаимосвязи живого и сущего, о тайнах бытия, о других мирах, пытаюсь в преодолении постичь великие истины. Я стал другим. И мне не жалко расставаться с собой, прежним, хотя все еще люблю небо и самолеты, но люблю уже иной любовью, ибо знаю: всеми своими самолетами, машинами, ракетами, всей своей историей человечество оплачивает прорыв в космос. Оплачивает пока дорогой ценой, но эта естественная плата необходима; ни снизить ее, ни исключить нельзя. Искусственно тормозя космические исследования, мы тем самым лишимся взгляда на Вселенную, на Землю со стороны, не сумеем «лицом к лицу» разглядеть то, что хорошо видно из космоса, опоздаем открыть новые фундаментальные законы и вовремя обратить их во благо для всех и каждого. Мы уподобимся кроту, ждущему землетрясения в своей норе. Будущее оплачивается сегодняшними средствами и усилиями, размышлял Сергеев. Сначала средства и усилия, а уж затем результат и материальные блага. С космонавтикой происходит то же, что с атомной энергетикой, – грандиозный, астрономический эффект впереди, сейчас начало прорыва, постройка фундамента…
– Александр Андреевич, – прервал его размышления водитель, бросив быстрый взгляд в зеркальце заднего обзора. – Я, конечно, не знаю всех ваших дел, но краем уха слышал: какой-то Хмырьев затевает бяку. Так что будьте начеку.
– Спасибо, дядя Коля, – кивнул Саня, удивляясь, скольких людей задела, зацепила беда его друга. – А как Владимир Александрович настроен, не заметили?