Хохот майора Громова послышался ему вслед.
Не замечая ветра, невесть откуда налетевшего, Саня мчался к военторговскому магазину. Мчался самым кратчайшим путем, прыгая через кусты и лужи, словно где-то в сознании у него включился невидимый радиокомпас и стрелка, показывая направление на дальний привод, точно вела к цели. Проскользнув в торговый перед самым носом старушки уборщицы, уже закрывающей двери, Саня прямо с порога закричал:
– Девушки! Подождите, не уходите! Эта шуба – сорок шестого размера?
– Есть и сорок шестого. – Молоденькие продавщицы смотрели на него, как на полоумного.
– Срочно выпишите чек! Срочно!
– Касса уже закрыта.
– Девочки! – Саня схватился за сердце. – Если вы не выпишете чек, я умру на этом самом месте!
И все почему-то поверили, что Саня Сергеев и вправду немедленно умрет. И любезно выписали чек, и красиво упаковали пушистую, необыкновенной белизны шубу сорок шестого размера. Саня, подхватив пакет, галантно раскланялся и гордой, величественной походкой направился к выходу, провожаемый любопытными взглядами.
На улице творилось невесть что. Черное небо – без единого облачка – полыхало синими зарницами, звезды, словно приблизившись к земле, горели холодным, немигающим светом, Млечный Путь, обычно едва заметный, напоминал светящуюся белую дорогу с темными, как бездна, ямами по краям и в середине. Ветер неистовствовал – с ревом швырял на дома охапки прелых листьев, свистел в проводах, гнул и раскачивал деревья, выл в трубах и улюлюкал в телевизионных антеннах. Придерживая левой рукой фуражку, Саня с трудом пробирался вперед, чувствуя, как валит, сбивает с ног, бьет по лицу нестерпимо холодный воздух. Только добравшись до своего дома, он вздохнул с облегчением.
Толкнув ногой дверь – Саня ее никогда не запирал, – старлей доблестных ВВС с удивлением остановился на пороге. Всюду – на кухне, в комнате, в ванной, в коридоре – ярко, празднично горели люстра и бра. С потолка свисали бумажные и ватные снежинки, вился серпантин; паркет, усыпанный разноцветными кружочками конфетти, излучал тонкий запах свежего дерева, сиял чистотой. Санькино сердце сжалось в комок и отчаянно застучало. Словно сотня барабанщиков, взмахнув палочками, начала выбивать частую, безостановочную дробь. Руки заволновались, дрожа в пальцах, надавили на дверную ручку и ослабли – в комнате, за журнальным столиком освещенная ярким светом сидела милая Наташка…
– Саня! – Наташка пущенной стрелой бросилась к порогу, повисла на его шее. – Саня!
– Наташка! Наташка! Наташка! – шептал он, еще не веря в это чудо. – Как ты?.. В этом лесу?.. Откуда?..
– Ну, Саня, – Наташка отстранилась, сложила губы бантиком. – Разве ты меня не знаешь?
– Ну да, ну да, – повторял он, не слыша собственного голоса. – Конечно, это ты!.. Триста километров!.. Стой, – заволновался он. – Ты что, пешком шла?
– Понимаешь, Саня, я бы и пешком пошла, да меня товарищ генерал подобрал.
– Генерал? Какой генерал?
В глубине комнаты смущенно кашлянули, и тут Саня, будто сквозь пелену, увидел за журнальным столиком столичного генерала.
– Наталья Васильевна пыталась выяснить в штабе округа месторасположение вашей части, – сказал генерал. – Я туда по делам летал. Пришлось захватить.
– Ой, Саня! – Наташка юлой вертелась вокруг него, снимая фуражку, китель, галстук. – Я сама самолетом управляла! Здорово!
– Самолетом?
– Ну да. У Николая Дмитриевича свой самолет и замечательный экипаж. Они посадили меня в кресло, дали наушники, и я выдерживала этот… Товарищ генерал, – засмеялась она, – какой ноль я выдерживала?
– Вы, Наталья Васильевна, – улыбнулся генерал, – держали КУР ноль. То есть курсовой угол радиостанции был равен нулю, и самолет, управляемый вами, шел точно на радиомаяк. Попросту – на дальний привод.
– Вот! – Наташкины глаза сияли счастьем и гордостью. – Понял, Саня? Я вела самолет точно на твой аэродром! Ну и посадочка у нас была! – похвасталась она. – На три колеса!
Не отрываясь, Саня, как в детстве, смотрел на старого надежного друга, всем существом ощущая – не подвернись генерал со своим самолетом, Наташка все равно бы нашла его! Истоптала бы лучшие модельные туфли, изодрала в кровь ноги, прошла лесами и болотами, а нашла бы. Не хныча от боли и усталости, нежданно ввалилась бы в комнату – веселая, сияющая, гордая, забралась бы с ногами в кресло, сказала: «Понимаешь, Саня, тут у вас такие непроходимые дебри – весь капрон изорвала. У тебя есть йод или зеленка? Тащи скорее!» Наташка, его Наташка кружилась вокруг, и это казалось самым невероятным чудом из всех чудес. В одну минуту он почувствовал на ногах мягкие тапочки, фуражка, китель, галстук, ботинки куда-то исчезли, нежные, заботливые руки усадили Саню в кресло, размешали сахар в его чашке.
– Вот, товарищ генерал, Николай Дмитриевич, – словно издалека доносился строгий Наташкин голос. – Человека до того замотали на службе – лучшего друга Пятницу не узнаёт!
Генерал засмеялся.
– А Саня у нас, между прочим, настоящий герой! – обрезала его Наташка.
– Геро-ой?