Преодоление

Он заснул в тот вечер глубоким сном, спокойно и умиротворенно, как засыпают люди, понявшие головой и сердцем великую мудрость. А утром, приняв душ, уверенным шагом пошел вместе с товарищами в очередную лабораторию. И зачеркивал с максимальной скоростью под завывания магнитофона в скучном тексте одни и те же буквы «к» и «о», «о» и «к»; запоминал, в какие части света направлены стрелки пятидесяти компасов, которые им показывали на несколько секунд, и рисовал эти стрелки на бумаге; запоминал десятки цифр, пляшущих на световом табло; сбивал нажатием кнопки внезапно появляющийся на экране сложного прибора самолетик; до одурения всматривался в черно-красную таблицу Шульца, разбитую на сорок девять квадратов с цифрами: черные цифры шли в возрастающем порядке, красные – в убывающем, требовалось мгновенно произвести отсчет суммы, получая одну и ту же разность – двадцать пять. Он делал все это и многое другое, отстаивая свое право называться настоящим мужчиной, сражаясь за будущее, которое так стремительно превращается в настоящее.

Река времени не тащила его, как безвольную песчинку, швыряя то на острые камни, то на отмели, – словно опытный пловец, он плыл по бурному течению, держась фарватера. Пролетали минуты, часы, дни, таяли за поворотами невидимой реки и, растаяв, приближали пловца к цели. Все реже проглядывало сквозь низкие облака холодное солнце, стихли, остановились, скованные льдом, звонкоголосые ручейки, ночи стали хмурыми и долгими. До финиша оставался один-единственный шаг. Одно-единственное испытание, желанное и трудное, как последний бой, отделяло старшего лейтенанта Сергеева и его товарищей от заветной черты.

Они готовились перейти Рубикон.

пос. Рощино, 1980

ГОРИЗОНТ

Глава первая

ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ПО ЦЕЛЬСИЮ

Космонавт Сергеев оказался в западне. И никак не мог понять, что сталось с ним, что сделалось? На что променял он, майор доблестных ВВС, безбрежное небо, ревущие самолеты, стремительный голубой простор, в котором еще недавно купался, будто вольная птица, выполняя фигуры высшего пилотажа?! Куда исчезли его улыбка и веселая бесшабашность? Где затерялось детское удивление перед прекрасным миром? Вместо того чтобы каждым нервом, каждой клеточкой впитывать сладострастие полета, он сидит, подобно бедуину, на вершине горячего бархана, в самом сердце пустыни, царапает шершавым, непослушным языком потрескавшиеся губы и, всматриваясь красными от напряжения глазами в сухую, ломкую даль, пытается думать.

Но мысли отрывисты и бессвязны, словно телеграммы, которые отправляет под утро в разные города уставший за ночь телеграфист.

Нещадно палит солнце.

Небо, всегда такое близкое, желанное, родное, полностью выцвело под лучами огненного светила, потеряло росистую, освежающую голубизну и кажется похожим на раскаленную докрасна сковороду.

Сигнал бедствия, придется послать сигнал бедствия, ворочается в расплавленном мозгу. Без воды больше девятнадцати часов не продержаться. Инструктор говорил: жажда бросается на человека и разит, словно молния… Невидимая молния… Зато ночью небо темное. Темное небо должно быть холодным. Вселенная в среднем очень холодна. Горячи лишь звезды и Солнце… – он смыкает веки, пытаясь спастись от обилия света, но пустыня слепит, обжигает сверкающей белизной, и перед глазами по-прежнему мертвыми волнами встает зыбь на песке от пролетевшего самума. Чувствуя колючее стеснение в груди, он опускает голову и криво улыбается, всем истерзанным существом наконец сознавая, что оказался в западне.

А всего час назад Саня Сергеев, отчаянный небожитель, как его теперь называли в отряде, старательно пряча, маскируя тоску, стоял рядом с верными товарищами и, подняв забрало гермошлема, глядел на стартующий вертолет. Словно пытался удержать машину. Но винтокрылая стрекоза, освободившись от груза – спасатели забросили в пустыню спускаемый аппарат космического корабля и экипаж, – юрко взмыла над дюнами, увлекая за собой смерч пыли, скрылась за горизонтом.

Наступила тишина.

Полная, внезапная, как после обвала.

Окружающее пространство, лишенное посвистов ветра, шелеста листвы, птичьих трелей, казалось, застыло в огненном безмолвии.

Неожиданно безмолвие нарушилось: какое-то дрожащее, запредельное колебание, лежащее вне границ человеческого слуха, упруго и мощно пронеслось над песками. Горячий воздух всколыхнулся. Напряженными нервами Саня уловил беззвучную ударную волну, царапнуло смутное предощущение надвигающейся беды. Однако до краев переполненный грустью разлуки с людьми, с миром, не сумел распознать предупреждающий сигнал природы. Только переглянулся с Лешей и Димой и наигранно улыбнулся. Сила эмоций заглушила инстинктивную осторожность, он даже не попытался критически осмыслить ситуацию, не задумался над смыслом неясного колебания – верного знака атмосферных волнений, – ничего не сделал, чтобы предотвратить несчастье.

В ту минуту, совершая роковую ошибку, как бы накоротко замкнулся на последнем, самом тягостном ощущении: вертолет улетел, они остались одни.

Совершенно одни в самом сердце пустыни.