– Леш, – после короткого размышления спросил Саня. – Помнишь, ты рассказывал, как сажал вертолет на льдину? На Севере, когда отказал двигатель.
– Там была настоящая мужская работа.
– И тут дело не для хлюпиков. Возьми себя в руки. Ты ставишь под угрозу судьбу всей экспедиции.
– А-а… Право на полет дается самым знающим, самым крепким духом и телом. Самым-самым, – он буквально взбеленился, непонятная агрессивность исходила от него, глаза помутнели, на губах от жары запеклась белая, соленая корка. – Но когда, черт возьми, я получу это право?! Когда для меня наступит час старта?! Да никогда! Мы вечные дублеры. Запасная команда. Месяц назад болтались в Черном море. Потом прыгали с парашютом. Вчера ишачили в воздушной лаборатории. Сегодня – этот ад. А годы уходят. Лучшие годы, как поется в той же песенке. Или вы не понимаете?
– Ничто в этом мире не пропадает зря.
– Это философия. Вызывай спасателей, Саня! Я больше не могу. Не желаю.
– Что же ты не дезертировал раньше, на полигоне?
Написал бы рапорт и катился на все четыре стороны.
– Я не знал, что сломаюсь.
– А теперь знаешь?
– Знаю. Сломался. Вызывай спасателей.
Кривая усмешка исказила его лицо: отчаянный небожитель, вздрогнув, отчетливо понял: нет, не шутит, не прикидывается старый товарищ, Алексей и вправду не может выйти из пике, он оставляет их с Димой одних на произвол судьбы, перечеркивая все трудности, пережитые, преодоленные вместе, крепкую мужскую дружбу, узы братства, казавшиеся нерасторжимыми. Перенести такое Саня не мог. Все его самообладание рухнуло, не помня себя, он шагнул вперед, судорожно сжимая кулаки.
– Спасателей? Ты хочешь, чтобы я вызвал спасателей? Сейчас я вызову спасателей!
– А что спасатели? – невозмутимо встал между ними Дима.
– Я во всем виноват. Сорвался, – Леша стоял потерянный, усталый. – С детства не переношу жару. Честное слово, ребята. У меня в третьем классе даже солнечный удар был.
– Ладно. Забыли, – подвел черту Саня, стараясь быстрее погасить конфликт. – Ничего не было.
– Абсолютно ничего, – подтвердил Дима.
– Как же это забудешь? – спросил Леша. – На сердце зарубка.
– Забыли! Пошли!
Они постарались забыть о стычке, хотя неприятный осадок все равно остался, и тяжелой, замедленной походкой, оставляя на песке сыпучие лунки следов, направились к спускаемому аппарату космического корабля. Он стоял, завалившись на бок, в отдалении; по правилам экзамена считалось, что экипаж совершил на нем «вынужденную» посадку. Теперь экипажу предстояло показать свои знания и опыт в нештатной ситуации. Молча, с деловой сосредоточенностью они стянули белоснежные скафандры и, оставшись в спортивных костюмах и шапочках, точно окунулись в кипящую лаву. Аномальная жара подступила сразу, обжигая, стиснула. На губах появился солоноватый привкус, в душу полез мнимый страх, подобный тому, что охватывает путника, когда поезд трогается, а за окном вагона медленно уходят в прошлое родные, знакомые лица, и уже нельзя вернуться, ничего нельзя изменить, в горле першит, и кажется, будто разом рвутся все нити, связывающие с жизнью.
Упругой, невидимой волной страх прорывался в сердца откуда-то извне, из самого нутра пустыни, выкристаллизовывался в предчувствие чего-то непоправимого. И Саня, едва уложив скафандры в корабле, высунул голову наружу и, не скрывая тревоги, осмотрелся.
– Что-то на меня накатывает, ребята.
– Легкий металлический звон в ушах – от жары и тишины, – авторитетно объяснил Дима. – Так и должно быть: пятьдесят шесть по Цельсию. Воздух окончательно потерял вязкость.
– В тени будет легче, – отгоняя тягостные мысли, сказал Саня. – Градусов сорок пять – сорок семь.
– Где ты видишь тень? – изумился Дима. – Ее еще создать надо.
– Вот поставим шатер – и будет тень.
– И все же, ребята, мне тут не нравится, – Леша дышал жадно, прерывисто, как рыба, выброшенная на берег. – Жара, тишина, миражи, звон в ушах… Бр-р-р… Такое ощущение, будто мы под колпаком, из-под которого выкачан воздух.
– Ничего, прорвемся, – выбрасывая из корабля НАЗ (носимый аварийный запас) и спрыгивая на песок сам, сказал Саня. – Бери парашют, Леша. Мы с Димой набьем песком гидрокостюмы.
Заброшенные на неопределенный и неизвестный им срок в пустыню, они обязаны были выжить в этих суровых, необычных условиях.
Просто выжить – ничего больше.