Преодоление

– Голова, – похвалил Дима, спрыгивая вслед за Лешей на песок.

Подбросив в костер оставшиеся кустики колючки, они уселись вокруг огня и долго, задумчиво глядели, как языки пламени, сталкиваясь, перемешиваясь друг с другом, трепетно рвутся ввысь, жадно пожирая свою пищу. Казалось, какая-то вечная, неразгаданная тайна крылась в огне, в студеной ночи, в звездах, и Саня думал, что мир устроен куда искуснее и сложнее, чем представляется людям, он един и неделим, и это вечное единство многообразия создает и свет, и тьму, и тени. Мир виделся ему неким живым, дышащим организмом – без конца и края – где каждое связано с каждым, все находится в неустанном движении, куда-то несется, сталкивается, сжимается, расширяется, поглощается, излучается, стынет, рождается и умирает. И человеку, маленькому человеку – волею случая или закономерно заброшенному в самую гущу космического океана, нужно найти свое место, свою звездную нишу, разгадать загадку собственного происхождения. Жгучее, неистребимое любопытство проснулось в нем, и Саня, подняв голову, с нетерпением посмотрел на Диму.

– Что же ты, – сказал он. – Рассказывай. Пока горит костер, рассказывай.

И, неожиданно для самого себя, вспомнил другого Диму, каким тот был в госпитале: невысокий, коренастый, молчаливый, безупречно скромный, Дима преображался лишь в те минуты, когда говорил о своей работе или о том, что очень любит. За два года в отряде он сильно изменился – появились твердость, уверенность в себе, хорошая ироничность, словно освободился от тяжелого душевного груза и обрел крылья. Сейчас перед ними сидел окрепший, закаленный в боях мужчина, но его глаза блестели как у того, прежнего.

– Только не удивляйтесь, – начал он просто. – Я пришел в Звездный, чтобы сделать карьеру…

Глава седьмая

ВТОРОЕ НАЧАЛО

Это был удивительный рассказ.

Минут пятнадцать, пока догорали кустики верблюжьей колючки, они сидели у костра, забыв обо всем на свете; затем, стараясь не пропустить ни слова, перебрались в корабль, плотно задраив люк, устроились в креслах; горячие камни, как печка, излучали тепло, в кабине было хорошо, уютно, и Дима, необыкновенно преобразившийся Дима, говорил о рождении космических аппаратов на кульманах КБ, об изобретениях и открытиях, которые делались по ходу работы, об оригинальных технических решениях, заложенных в ту или иную конструкцию. Он ушел, погрузился в родную стихию, сыпал терминами и понятиями, еще не известными товарищам, открывал им творческую лабораторию инженера-разработчика. И не просто инженера – кандидата технических наук, имеющего двадцать семь авторских свидетельств на изобретения. Однако по мере того, как продвигался рассказ, в него все чаще и чаще врывалось странным диссонансом некое «но», звучащее словно печаль по чему-то большому, важному, неосуществленному. Саня, сколько ни гадал, никак не мог осознать смысл этого противоречия. Дима был кристально чист. Тем не менее какой-то странный диссонанс то и дело звучал в его речи: все было прекрасно, но… перспектива до старости, но… Наконец Саня понял: Дмитрий жил в другом времени, опережал в своих разработках день сегодняшний и его творения, как всякое новое, встречали яростное сопротивление оппонентов – в сущности, обычный конфликт.

– Дмитрий! – сказал он жестко. – Не ходи кругами. Выкладывай прямо: что такое ты изобрел, что не требуется нашей необъятной стране?