Преодоление

Когда Катька заболела, местная фельдшерица ему говорит, мол, кончай пить. Бери дочку и вези ее в область, проверить ее надо, что-то совсем девку скрутило. Тот день не попил и поехали. В области посмотрели и сказали, что дела ее плохи. Если Катьку не лечить, то болезнь может зайти далеко, а еще ей нужны витамины, мясо, масло. А уж как организм маленько окрепнет, тогда станут операцию делать, без нее, мол, не обойтись, только стоит она вот столько, так что, сродники, ищите деньги.

С той поездки Юрку словно подменили. Бросил пить, пошел по соседям денег в долг просить. Те сомневаются: «Юрк, ну как тебе давать, ты же немедля все спустишь и себя и девку пропьешь». Но народ у нас добрый, дали ему взаймы, а он накупил расхожего товара и стал торговать. И дело у него, было, пошло, воспрял духом мужик. Как копейку заработает, так и в больницу к дочке. Продуктов навезет, фруктов. Да еще и на операцию откладывает. А народ-то у нас знаешь какой, кто жалеет, а кто и завидует, Юрка-то ишь как деньгу зашибает, и самое главное, что не пьет.

Время подошло к операции, а Юрка уже и денег наторговал. В назначенный день, собрался он, уже было в больницу ехать, за операцию платить, да видать с кем-то на радостях поделился, вот его утречком у платформы и встретили – так мужика избили, что мама не горюй.

Кате операцию, понятно, делать не стали, а Юрка с того дня все лежал пластом в своем бараке и не мог подняться. Но потом встал-таки и ходил, всем телом опираясь на палку. «Мне, – говорит, – разлеживаться никак нельзя, время уходит».

Снова денег нашел, но далеко уже не ездил. Мелочовки разной накупил: орешков соленых, воблы, пива в банках – и по рабочим электричкам ходил, работягам предлагал. Только сил у него совсем уже не было, все ж нутро отбито. Губы закусит, чтобы не стонать, и уже не идет, а ползет под рюкзаком на своей палке. Мужики в электричках Юрку знали, и даже сочувствовали, старались больше у него покупать. Как увидят, кричат: «А, Юрок, давай ползи сюда, тащи пива».

Может, он бы и сумел еще денег наторговать, да только сам уже стал изнутри разлагаться. Однажды встал утром и снова хотел было на свою торговлишку ехать, а рюкзак поднять не может. Потом прилег, вроде как бы еще силенок набраться, но так уже больше и не встал. Хотел, пытался, а ноги не слушаются, руками за палку хватается, подтягивается, а ноги никак. Лежит плачет да все твердит: «Не успел, не успел…»

Болезнь у девушки приняла крайнюю форму, и ее признали неоперабельной. Возможно, с самого начала она была уже обречена, и врачи просто тянули с ответом. Может, жалели мужика, а может, денег с простака хотели поиметь, сейчас этого уже никто и не помнит.

Вот и видел я на отпевании, как смотрела она глазами, полными слез на того единственного, кому была дорога, и кто ее любил так искренне, как никто больше за всю ее недолгую и непутевую девятнадцатилетнюю жизнь.

А где-то по февралю следующего года знакомые попросили меня послужить панихиду на старом городском кладбище. Погода была хорошая, и хотя кругом лежал снег, но было безветренно и не холодно.

Помолившись, я собрал свой саквояж и решил, оставив родственников, немного побродить между могил. Чуть было поднялся вверх и влево от того места, где служил, и сразу же наткнулся на две могилки. На одной из них, совсем свежей, с большой фотографии на меня смотрело лицо молоденькой девушки. Я узнал ее сразу, по глазам, хотя они улыбались и в них не было даже намека на те огромные набухшие капли слез, что сразу увеличивали их чуть ли не вдвое. И как же мне стало больно, что не сказал я ей тогда ни одного доброго слова.

Через несколько лет уже у нас в поселке одна молодая мать станет искать огромную по тем временам сумму денег на то, чтобы спасти своего ребенка. Исход был почти предрешен, но оставалась маленькая надежда, и она не сдавалась. Средства собирали чуть ли не всем районом, а их ближайший родственник, один из самых богатых у нас людей, не дал ни копейки. Наверное, он думал, зачем такие деньги кидать на ветер, все одно дитя погибнет. И ведь как в воду глядел. Действительно, несмотря на все старания врачей, девочка умерла, а денежки он свои сохранил. И осудить бы человека, но за что? Если у него уже сложилась собственная система ценностей, и в этой системе жизнь родного человека не является ценностью.

А я часто Юру вспоминаю. Вот как, бывает, жизнь поворачивает, вроде горький пьяница, пустой, ненужный никому человек, а ушел, и земля осиротела.

Недавно снова побывал в тех местах. Стал было у людей про Юру расспрашивать, а его никто толком не помнит. А богатый человек живет и хорошо живет. Я иногда его встречаю и тогда немедленно вспоминаю Юру. Их истории и судьбы в моем сознании слились воедино да так, что порой, честное слово, начинаю их путать, кто же из них двоих уже действительно умер, а кто жив и продолжает жить.

Встреча Рассказ одного батюшки, учившегося вместе со мной в Свято-Тихоновском институте