Преодоление

— Ничего, я понимаю: у тебя масса работы…

А сама подумала: «Да кто я ему, чтобы он бегал ко мне каждый день? Разве он поймет, как тоскливо, как одиноко было прошлые сутки? Вот вошел он в палату и, кажется, вместе с ним пришло исцеление. Дай волю — тотчас убегу из этой безрадостной палаты».

Сегодня Элегий еще больше смущался и робел. Куда девалась его нагловатая самоуверенность, надменность!

«Экий увалень огромный, бестолковый! Пришел и молчит, хлопает глазищами да смыкает бороду. С ума можно свихнуться. Пришел, взбаламутил душу, а дальше что? Да ничего! Что у нас общего? Какая у нас может быть дружба? Выдумал, наговорил на себя, будто в чем-то виноват передо мной… Просто ему совестно стало, никто так плохо не относился ко мне, как он», — подумала Зина с раздражением и вдруг сникла, словно испугалась собственных мыслей. Элегий по-прежнему молчал, и это было хорошо. Это было прекрасное и сладостное мгновенье, какого Зина никогда не испытывала раньше. Она закрыла глаза, обмякла, а Элегий вдруг наклонился и поцеловал одеяло, закрывавшее ноги Зины. Зина перестала дышать. Он поднял голову. Лицо его было совсем иное, странно напряженное, точно он сейчас только вынырнул из воды. Он неловко, по-мальчишески взял ее больную руку, прижал к своей щеке, к губам. Зина напряженно всматривалась в его лицо, оно показалось ей замкнутым и холодным, и весь он был каким-то безвольным и словно испуганным, бархатные глаза его ничего не выражали. Зине стало жалко его.

Пробыл он недолго. Перед тем, как уйти, потоптался, потер руки, словно они у него озябли, спросил натянуто:

— Зина, а этот… ну, из техники безопасности приходил к тебе?

— Нет. А зачем?

— Расспрашивают, как и почему несчастный случай, виноватых ищут.

— У меня, кроме тебя, были Ветлицкий и Катерина Легкова.

— А Ветлицкому ты сказала, что я… Что мы с тобой говорили.

— Никому я ничего не говорила.

Широкая улыбка озарила лицо Элегия. Он потянулся к Зине и каким-то судорожным рывком чмокнул ее в лоб. Дверь за ним закрылась, Зина, опаленная с ног до головы страхом и радостью, прошептала, зажмурив глаза:

— Мамочка, ведь я влюбилась!..

Избавление от лукавого

Лана Нивянская и Ветлицкий ежедневно по утрам встречались в ОТК, куда начальник участка заходил проверять прохождение деталей за сутки. Обычные деловые разговоры, иногда споры по техническим вопросам и ничего больше. Будни. Будни, охлаждающие даже самые пылкие чувства. Так было всегда. И он и она долго присматривались друг к другу и только после пикника на ромашковой поляне, после совместного купанья в бассейне пионерлагеря что-то изменилось.

Ветлицкий слышал кое-что о Лане и от нее самой и от работниц ОТК. Говорили, что она отлично училась в школе, но — десятилетку не закончила, ушла в техникум, а затем поступила на завод. Этот шаг, как она объясняла, помог ей сравнительно быстро достигнуть желаемой независимости и достаточного для одинокой женщины благосостояния. В вечернем институте она училась также играючи, как использовала свободное время, неизвестно. Театр не любила, вела замкнутый образ жизни, много читала, о чем можно было судить по ее серьезной эрудированности. «Богатая натура», — говорила о Лане влюбленная в нее начальница ОТК Ключаревская. «Прекрасный транзисторный приемник, не настроенный, но ожидающий, чтоб его настроили на нужную волну…» — думал о Лане несколько иронически Ветлицкий. Он и не подозревал, что из всех ее поклонников один он, не будучи поклонником, вызвал к себе повышенный интерес. Она исподволь внимательно приглядывалась к нему и, собирая умело различные сведения, касающиеся жизни инженера Ветлицкого, составила в уме анкету и заполнила с одним лишь прочерком. «Старый холостяк?» Нет. «Имеет любовницу?» Нет. «Предается пьянству или разгулу?» Нет. «Играет в азартные игры?» Нет. «Увлекается спортом, отдается общественной работе?» Нет. «Болен?» Нет. «Так почему же он даже не смотрит на женщин?» Этот вопрос, оказавшийся с прочерком, пожалуй, сильнее всего задевал Лану, не привыкшую к безразличному отношению мужчин к себе. Непонятно ведет себя «объект». За свои двадцать семь (хотя самые придирчивые ценители больше двадцати четырех ей не давали) Лана научилась держать себя на людях с подчеркнутым достоинством и одновременно стой легкой ироничностью, которая придает самостоятельной женщине приятный «шарм». Да, она знала, как расположить к себе, привлечь взгляды прозрачной загадочностью, которую она умела придать своему лицу, и как бы обещанием великих радостей тому, кто сумеет ее разгадать. Выразительные глаза с ироническими искорками, излучающие то тепло, то ледяной холод, изящный и вместе с тем гордый поворот головы, являвшие собой как бы воплощение решимости и самообладания.