Преодоление

Когда мне сообщили о смерти Сергея Сергеевича, то я даже не огорчился, а скорее порадовался за него, наконец-то они встретились со своей Лидушей, чтобы уже никогда не расставаться. Старый солдат, он умер почти в день Победы.

Конечно, Сергей Сергеевич был интеллигент и наверно эстет, а вот сосед мой по старой квартире, дядя Вася, в эстетстве никогда замечен не был. Скорее наоборот. Ему тоже пришлось ходить за болящей женой. Выносил он её на лоджию воздухом подышать, а она его частенько просила: «Ты бы Васенька привёл в порядок вход в подъезд, лавочку бы поставил, цветничёк огородил. Ты же можешь, у тебя руки золотые. А я бы на лавочке посидела среди цветов, так хочется». Дядя Вася, как правило, ничего ей не отвечал, но и делать ничего не делал. Считал, что блажит бабка; хватит с неё и лоджии. А как умерла наша соседка, так по весне дядя Вася не только свой, а ещё и два крылечка у соседних подъездов облагородил, и лавочки поставил, и цветнички огородил.

Моя матушка мне однажды говорит: «Слушай-ка, отче, а тебе не приходило в голову мысль, где нас с тобой похоронят»? А я как-то никогда не задумывался над этим вопросом, честно сказать, он меня особо и не интересовал. «Наверно возле храма, — отвечаю, — всё-таки мы его и восстанавливаем, и земли у нас вокруг полно». А потом, помню, как и Владыка, посещая нас на престольный праздник, однажды спросил меня: «Ну что, батюшка, ты уже выбрал место для могилы, где мы тебя похороним»?

В устах нашего Иерарха такие слова вовсе не угроза, напротив, они означают высшую похвалу. Для тех, кто не в курсе, поясняю. Если Владыка доволен положением дел на приходе, то он благословляет тебя и дальше продолжить служение. Ты оправдываешь его доверие, значит, и планируй служить здесь хоть всю оставшуюся жизнь. А, когда покинешь этот бренный мир, то и погребён будешь возле храма. Хотя представляю, как бы эта фраза звучала в устах, предположим, какого-нибудь губернатора во время его визита в отдельно взятый административный район. «Ну, что Иван Иваныч, ты выбрал место, где мы тебя похороним»? Иван Иваныч, точно бы, в первую же ночь и рванул бы куда-нибудь от греха подальше.

Как же мы, всё-таки, отличаемся от мира.

Когда я высказал своё предположение матушке, то она вполне резонно и спрашивает: «А как же я? Одна буду где-то лежать? Я не хочу одна. И потом, где гарантия того, что вновь не начнут рушить храмы, что мы сейчас восстанавливаем? Тогда и могилы священников наверняка пойдут под бульдозер. А так, как хорошо, покоиться вместе со всеми, и самое главное, вдвоём».

Я и раньше замечал, как стали мы с матушкой входить в возраст, и кто-нибудь из нас вдруг произносил эту фразу: «Когда я уйду, ты…», то другой всегда начинал спорить: «а почему ты думаешь, что первым уйдёшь ты, а не я. Я не хочу оставаться здесь один, не хочу переживать тебя на земле». А иногда, в момент, когда от простого присутствия друг друга бывает очень хорошо, кто-то грустно вздохнёт: «как странно, однажды мы должны будем расстаться». И тогда смотрим друг на друга, словно пытаемся раз, и навсегда, запомнить черты любимого лица. «Но это расставание не будет долгим». «Конечно, ведь мы всегда будем вместе, а иначе зачем…»?

Не прошло и года после того матушкиного вопроса — требования, и мы специально выбрались с ней на наше кладбище, чтобы поступить так, как поступали наши мудрые предки. Мы долго искали местечко, которое бы нам понравилось. Оказывается, не лёгкое это дело самому определиться с местом своего «последнего приюта». В конце концов, подобрали несколько вариантов. Потом позвали смотрителя и показали уже ей эти места. Смотритель, наша верующая прихожанка, в отличие от нас с матушкой, отнеслась к делу весьма принципиально. Она сходу забраковала несколько предложенных нами мест, и всё потому, что рядом были похоронены наркоманы, или самоубийцы.

Я говорю ей: «Да мне всё равно, кто рядом, меня больше притягивает сама красота места». «А нам, батюшка не всё равно. Негоже священнику лежать в такой кампании. Вот, здесь народ приличный, порядочный. Всю жизнь честно работали, детей людьми вырастили. Рядом с ними и застолбимся». Через несколько дней участок огородили, и даже для верности поставили на нём чей-то старинный и уже ставший ненужным металлический крест.

«Вот, — говорю матушке, — здесь и будет наше с тобой последнее пристанище. Кстати, где ты думаешь лечь»? «Как обычно, — отвечает, — у стенки». Я рассмеялся: «хорошо бы ещё и знать, где здесь эта самая стенка»? Общими усилиями мы всё-таки договорились что будем считать «стенкой».

Уже возвращаясь с кладбища, шли вдвоём, и как когда-то в молодости, держались за руки. Был прекрасный майский вечер, тепло, но не жарко. После прошедшего ночью дождя наливалась зелёной краской трава, пели птицы, и на их фоне особенно выделялся голос соловья.

И в этот момент мне неожиданно вспомнились слова, что читали мы когда-то в детстве в финале наших любимых сказок, но не обращали тогда на них никакого внимания: «Они жили долго и счастливо, и умерли в один день».

Суд совести