Преодоление невозможного

В бункере находилось много людей. Некоторые жили там постоянно, поэтому было очень душно. Кроме русских, здесь были французы, чехи, югославы и другие. Я примостился на полу. Напротив, меня сидела какая-то девушка. Я сразу заметил, что она обратила на меня внимание. Мне говорить не хотелось – не было ни сил, ни настроения: я был ужасно измучен и голоден. Девушка спросила: «Откуда вы, как сюда попали?» Учитывая ситуацию, правду говорить нельзя, и я коротко ответил, что перевели из другого лагеря. Узнал, что она из Орловской области, работает в комендатуре лагеря, убирает офицерам комнаты. Её кормили лучше, чем остальных лагерных. Моё восковое лицо вызвало у неё сочувствие и жалость. «Вы, наверное, голодны, у вас очень измученный вид. У меня тут есть немного еды», – робко и с грустью обратилась ко мне девушка. Она дала мне кусочек хлеба, немного картошки и брюквы. Я с жадностью мгновенно все съел. Наесться я не наелся, но немного утолил голод. Сердечно поблагодарив девушку, я замолчал: не о чем было говорить, вернее, не было ни сил, ни настроения. Как говорится, у голодного всё хлеб на уме. Я крепко призадумался, что же делать дальше? Чтобы получить лагерный паёк, надо стать на довольствие, то есть на учёт. А как это сделать? Спросят, откуда ты взялся, как фамилия, нагрудный номер военнопленного, номер лагеря. И что я скажу? Что беглец? А таких избивали до смерти или расстреливали. А не стать на учёт, значит, умереть с голоду. Бежать некуда: позади немцы, впереди Франция. Надо переплыть Рейн, а я это сделать не смогу.

От той же девушки, которая поделилась со мной едой, я узнал, что пленных и цивильных (гражданских) гонят на оборонительные работы на Рейне. Немцы думали, что англо-американские войска будут форсировать Рейн. А союзные войска и не собирались это делать – они высадили десант в Дортмунде и других городах.

Оборонительные работы для голодных пленных были очень тяжёлыми. Каждое утро немцы гнали на работу то русских, то французов. Работать я был не в состоянии: во-первых, это против моей совести, во-вторых, не было сил. И я решил симулировать. На мне была французская шинель и пилотка. И когда гнали на работу русских, я говорил, что я француз, а когда гнали французов, назывался русским. Но моя уловка удавалась недолго, меня разоблачили.

На довольствие я пока не стал. Меня подкармливала знакомая девушка, а позже Яков – один армянин из Макеевки. Долго протянуть на крохотных подачках я не мог и наконец, решил пойти на кухню. Там раздавала баланду ростовчанка. Я попросил её налить баланды. «Откуда ты, как фамилия?» – гаркнула она. Я назвал фамилию. «Ты не наш!», – крикнула она и ударила меня черпаком по голове. Я ушёл, несолоно хлебавши, с неописуемой горечью в душе.

Однажды на оборонительные работы гнали русских. Ко мне подошёл солдат и грубым гортанным голосом, как свойственно немцам, рявкнул: «Geh weg, vorwärts, nach Arbeit, schnell, schnell!» («Иди отсюда, вперёд, на работу, быстро, быстро!») Я сказал, что я француз. Он меня жестоко избил прикладом автомата, ногами и кулаками. Но на работу я не пошёл. Через переводчика объяснил, что работать не могу, так как болею. Тогда решили направить меня к врачу. Немецкий врач проницательным взором посмотрел на меня и, обратившись к своему коллеге, тоже немцу, сказал, что я туберкулёзный. В подтверждение своих слов он ещё постукал по лопаткам, послушал в трубку и повторил свой диагноз.

Мне и ещё одному французу выписали направление в ближайший госпиталь для военнопленных. К моему несчастью, в бумаге числились два человека – я и француз. Направление вручили французу, и мы вдвоём пешком пошли в госпиталь для военнопленных. Читатель может спросить: как же так – военнопленные идут без конвоира. Но, во-первых, многие немцы уже поверили в крах фашистской диктатуры и гитлеровской теории «О жизненных пространствах», изложенной в книге «Mein Kampf». Во-вторых, французы пользовались большим авторитетом, чем русские.

Мы подошли к госпиталю. В это время по двору ходил начальник госпиталя (фамилию его не помню, но знаю, что армянин). Он подошёл к забору, француз подал ему бумагу. Начальник госпиталя сказал: «На двух человек мест нет, одного могу принять». Потом он по-армянски сказал, что, конечно, в первую очередь принял бы меня как соотечественника. Эти слова как камни упали на мою голову. Несколько минут я стоял молча, не сходя с места. Мои надежды хоть на время избавиться от немецких извергов и русских полицаев и получать положенный мне паёк, рухнули. Мы, несолоно хлебавши, пошли обратно в лагерь. По дороге заходили в дома к немцам и просили подаяние, но никто нам ничего не дал. Неподалёку от лагеря одна сердобольная немка неожиданно сунула нам кусочек хлеба, три картофелины и две брюквы. И на том спасибо! Мы продолжили путь, сердечно поблагодарив немку. По дороге мы всё поделили, а потом с жадностью съели.