Читаем Преподаватель симметрии полностью

И в последний раз пролилась она молочным дождем на осиротевшую землю. И там, куда упали капли ее молока, выросли кокосовые пальмы.

Так стал Лапу-Лапу богатым.

И богатство сделало его справедливым.

Люди рождали людей, и сделался народ, и власть Лапу-Лапу стала велика.

Оттого в лапулапском языке родину зовут «Землей Сына Большой Груди»».

– Смешно, – прокомментировал Бибо. – Что это?

– Не смешно! – вспыхнула Бьянка-Мери. – Это наша история.

– Не сердись. – Бибо попробовал ее обнять.

– Ты очень ее любил?..

– Кого?

– Читай дальше, там должно быть и про него.

– Ничего не понимаю!


2-011

«Тридцать лет упражнялся Лапу-Лапу в боевом искусстве и уже одним ударом перерубал пальмовый ствол с той же легкостью, как мальчик рассекал тростник, играя со сверстниками в войну.

Погибли сверстники в мелких побоищах, до которых не снисходил великий воин. И весь западный берег очистился от леса, как жизнь от друзей детства. Отсюда и название Берег Лапу-Лапу.

На золотой песок выходил он с рассветом, с обнаженным мечом, в ожидании… Разрубить Железного Человека в Золотом Шлеме предначертано было ему.

Тридцать три года делал он так. И стар стал великий воин.

И даже двенадцать бутылей пальмового в день уже не поднимали его с циновки. И даже двенадцать девочек за ночь не разубеждали его в этом.

И даже двенадцать принципов мудрости, запечатленных в облике Вечного Всадника, не прибавляли ему духу.

Угасал Лапу-Лапу.

Печень его томила, и камень лежал на сердце.

Легкие мучил кашель, и даже от курения любимой травки ему было тошно.

Устал Лапу-Лапу ждать.

Устал от лежания на циновке, устал от вина, от девочек, от травки.

И особенно устал он от двенадцати мудрых мыслей.

Как не пьянило пальмовое, как не услащали девочки, как не утешала травка, так и мысли его были уже не мудры.

Стал он выходить к морю лишь к закату, путая его с рассветом».

– Очень-очень интересно… – сказал Бибо. – Извини меня еще раз… И что же ты хочешь обнаружить?..

– Тут уже про него было…

– Про кого, господи?!

– Про Вечного Всадника…

И с опаской Бьянка-Мария указала на скульптурку Коня.


2-012

– Кто он?

– Отец?

– Нет, Конь.

– Не знаю. Он звал его Израфель. Он его по-разному звал… Читай дальше.

«Горе врачу, пережившему своего пациента, горе учителю, пережившему своего ученика, проклятье отцу, пережившему сына!

Счастье тому, кто оставит за собою все, как было. Счастье оставившему после себя лишь горе по себе, а не свое горе.

Горе вождю, ведущему свой народ дальше цели. Слава вождю, павшему до победы.

Не это ли значит:Врачу: исцелися сам”?

От старости и болезней умирал великий вождь Лапу-Лапу, ждал своей смерти и не дождался.

От потери крови скончался великий воин Лапу-Лапу, а не от двенадцати ран. От двенадцати ран умирал он, а умер одною смертью.

Печень его разорвалась раньше, чем пика пронзила ее.

Перейти на страницу:

Все книги серии Проза Андрея Битова

Аптекарский остров (сборник)
Аптекарский остров (сборник)

«Хорошо бы начать книгу, которую надо писать всю жизнь», — написал автор в 1960 году, а в 1996 году осознал, что эта книга уже написана, и она сложилась в «Империю в четырех измерениях». Каждое «измерение» — самостоятельная книга, но вместе они — цепь из двенадцати звеньев (по три текста в каждом томе). Связаны они не только автором, но временем и местом: «Первое измерение» это 1960-е годы, «Второе» — 1970-е, «Третье» — 1980-е, «Четвертое» — 1990-е.Первое измерение — «Аптекарский остров» дань малой родине писателя, Аптекарскому острову в Петербурге, именно отсюда он отсчитывает свои первые воспоминания, от первой блокадной зимы.«Аптекарский остров» — это одноименный цикл рассказов; «Дачная местность (Дубль)» — сложное целое: текст и рефлексия по поводу его написания; роман «Улетающий Монахов», герой которого проходит всю «эпопею мужских сезонов» — от мальчика до мужа. От «Аптекарского острова» к просторам Империи…Тексты снабжены авторским комментарием.

Андрей Георгиевич Битов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза