Что сказать о чистоте сердца старца Амвросия? Кто из человеков знает
, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем (1 Кор. 2, 11)? Но Господь, прославляющий угодников Своих, иногда и против воли их, открывает сокровенное, славы ради имени Своего и прославления верных рабов Своих. Прежде всего заметим, что старец, несмотря на свою болезненность и постоянные труды, всегда готовился к принятию Святых Таин постом и молитвою. Выше мы видели, что и во все время своего монашествования он был строгим постником и неустанным молитвенником. Но в это время он старался, сколько дозволял ему слабый его организм, усугублять пост и молитву, хотя по глубокому смирению своему в некоторых письмах и говорил, что он никогда постником не был, а касательно молитвы даже со скорбью высказывался так: «А я вот грешный и не знаю, когда только перебирал четки». Причащался же старец Святых и Животворящих Таин Христовых часто — недели через три, через две, а то и через неделю, если был очень слаб, и каждый раз непременно исповедовался. Рассказывал по этому случаю иеромонах Оптиной пустыни отец Платон, бывший некоторое время духовником старца Амвросия: «Как назидательна была исповедь старца! Какое смирение и сокрушение сердечное выказывал он о грехах своих! Да и о каких грехах? О таких, которые мы и за грехи не считаем. Например, по болезненности своего желудка, следовательно, по крайней необходимости, ему приходилось иногда, вопреки Уставу Святой Церкви, в среду или пяток скушать кусочка два-три сельди голландской. И этот грех исповедовал старец перед Господом со слезами. Он стоял в это время на коленях перед святыми иконами, как осужденник перед страшным и неумолимым судьею, чая милости от Дающего милость, думается даже, как можно полагать, со смиренным помыслом, подастся ли милость, отпустится ли грех132. Посмотрю, посмотрю на плачущего старца, — прибавлял отец Платон, — да и сам заплачу». В назначенный день, большей частью воскресный, в конце литургии приносил в келью старца в дароносице часть Святых Даров иеромонах, большею частью близкий к старцу, и поставлял сосудец на особо приготовленном для сего столике. Старец всегда в это время бывал в соседней келье отца Иосифа. Через несколько минут он являлся в свою келью, облаченный в схиму, и полагал земной поклон перед Пречистыми Тайнами. Затем, прослушавши от иеромонаха положенные в Требнике молитвы на случай, когда нужно скоро причастить труднобольного, — старец в епитрахили и поручах испрашивал прощение у всех отсутствовавших отцов и братий, сам, сложивши крестообразно руки, читал обычные молитвы: «Верую, Господи, и исповедую...», — и с величайшим благоговением приобщался Пречистых Таин Христовых. Заканчивалось все это слушанием обычных благодарственных молитв. Все это не свидетельствует ли о чистоте сердца старца Амвросия? Замечали келейные его, что после причащения Святых Таин он как бы вновь возрождался не только духовно, но и телесно.
После исчисленных добродетелей старца Амвросия возможно ли было не быть ему миротворцем? «Батюшка! — спрашивали некоторые. — Отчего это мира нет в душе?» Старец отвечал на это псаломскими словами: Мир мног любящим закон Твой
(Пс. 118, 165). Он говорил это по собственному опыту. Ибо всю жизнь свою располагавший по закону Божию или по заповедям евангельским, мог ли он не иметь в душе своей мира? Потому, собственно, и видали его всегда веселым и спокойным. Стяжав же при помощи благодати Божией мир с самим собою и ощутив в душе своей сладость сего мира, мог ли он не быть проповедником мира и миротворцем? Сказано в Божественном Писании: в мире место Его (Пс. 75, 3). Следовательно, где мир, там и Бог, а с ним и вся уготованная человеку благая. Поэтому старец всеми силами старался водворять мир между враждующими. И чего-чего не делал он в этих случаях! То отечески убеждал, говоря, что враждующие оскорбляют Бога — Благодетеля, оскорбляют своих Ангелов Хранителей, радуют только диавола враждотворца, то угрожал праведным судом Божиим и вечными муками, то обетованием грядущих благ вечных старался растеплить холодное сердце человеконенавистника. И как рад бывал старец, когда удавалось ему привлечь враждующих к миру! Раз как-то, по козням вражиим, два из старших иеромонахов завраждовали друг на друга. После долгих усилий и, без сомнения, усердной молитвы к Господу ему наконец удалось примирить их. Со светящимся на лице восторгом старец повторял всем и каждому: «Ну, слава Богу! Хоть как-нибудь да помирились. Худой мир лучше хорошей войны».