Преподобный Амвросий (СИ)

«После кончины старца о. Макария осиротевшая Белевская женская обитель стала относиться в лице настоятельницы игумении Павлины и сестер к двум ближайшим ученикам почившего старца - иеросхимонахам Амвросию и Илариону. Пишущая нижеследующий рассказ о старце о. Амвросии сперва относилась со своими духовными нуждами к о. Илариону, а по кончине его предалась в полное послушание старцу о. Амвросию. Настоящий рассказ записан ею еще в 1870 году, когда она еще не была духовною дочерью старца о. Амвросия, а потому тем достовернее ее беспристрастное отношение к дивной прозорливости старца, поразившей тогда всю Белевскую обитель. В число сестер поступили в 70-х годах две пожилые сестры - Параскева и Мария, - родом из орловских мещан, их так и величали „Орловскими“, потому и фамилия их не была известна сестрам монастыря. В то время белевская игумения Павлина начала постройку храма; по этому делу она ездила не один раз в С.-Петербург к преосвященному епископу Никандру, который был вызван на очередь в Св. Синод. В одну из ее отлучек заболела воспалением старшая сестра, Параскева Орловская, в третий день она скончалась, и за отсутствием м. игумении ее не постригли в мантию, как это раньше всегда делалось в Белевском монастыре. Для оставшейся в живых младшей сестры, Марии, этот случай был весьма печален; она обливалась горькими слезами и со своею скорбью поехала в Оптину к батюшке о. Амвросию. Старец утешал ее, успокаивал насчет участи почившей сестры, приводил в утешение пример из Киевского патерика, где написано об иноке, принявшем пострижение от невидимой руки Ангела Божия. Мария спокойнее стала относиться к смерти сестры. Мысль ее и заботы перешли на починку и поправку келлии, которая требовала ремонта, и она на общем благословении у старца говорила ему и просила благословения на это дело, но батюшка при всех (а тут много было белевских), ответил ей: „Не заботься о келлии: твоя келлия - гроб в три доски! Приложи все старание о переходе в загробную жизнь“. А обращаясь к белевским сестрам, тут же бывшим, певчим, сказал им: „Оставайтесь исповедоваться; надо вас домой скорее отпускать, Машу хоронить!“ Те очень скоро вернулись домой и, на вопрос сестер белевских: „Почему так скоро приехали?“ - говорили, что батюшка поспешил их отправить для похорон Марии Орловской, которая, полная сил и здоровья, осталась по благословению старца еще на неделю в Оптине. Ей было приказано поговеть и готовиться к пострижению в мантию, вместе и особороваться и приобщиться Св. Таин. Мария повиновалась беспрекословно воле старца. Он сам ее постриг с переименованием имени Мариониллы и, при отправлении ее в Белев, написал собственноручно м. игумении Павлине, что нашел необходимым постричь Марию и просил прощенья, что поступил так, заранее не снесясь о сем с игуменией. Мария вернулась вполне здоровою; понятно, как сестры встречали ее, изумленные извещением заранее о наступающей ее кончине. И что же?.. После приезда, представившись м. игумении, передавши ей письмо старца и испросив прощение за все с ней случившееся, она вернулась в келлию. В ту же ночь заболела воспалением мозга, три дня была без памяти и на четвертый скончалась мирно, спокойно, точно заснула. Кончина Марии произвела на всех тогда поражающее впечатление».

Рассказывал о себе известный ныне священник села Спас-Чекряк Орловской губернии о. Георгий Коссов.

«Когда я приехал на свой приход, меня оторопь взяла: что мне тут делать?! Жить не в чем, служить не в чем! Дом - старый-престарый; церковь - пойдешь служить, того и гляди - задавит. Доходов почти никаких, - прихожане удалены и от храма, и от причта. Народ бедный; самим впору еле прокормиться. Что мне было тут делать? Священник я в то время был молодой, неопытный, к тому и здоровьем был очень слаб, кровью кашлял. Матушка моя была сиротой, бедной, без всякого приданого. Поддержки, стало быть, ни оттуда, ни отсюда не было, а на руках у меня были еще младшие братья. Осталось бежать. Так я и замыслил. На ту пору велика была слава отца Амвросия. Пустынь Оптинская от нас верстах в шестидесяти. Как-то по лету - ночь бессонная - взгомозился я от думушек ни свет ни заря; котомку за плечи, да и пошел к нему отмахивать за благословением: уходить мне из прихода. Часа в четыре дня я уже был в Оптиной. Батюшка меня не знал ни по виду, ни по слуху. Прихожу в его „хибарку“ а уже народу там - тьмы: дожидают выхода батюшки. Стал и я в сторонке дожидаться. Смотрю - он выходит да прямо меня через всех и манит к себе: „Ты, иерей, что там такое задумал? Приход бросать? А? Ты знаешь - Кто иереев-то ставит? А ты - бросать?! Храм, вишь, у него стар, заваливаться стал… А ты строй новый, да большой, каменный, да теплый, да полы в нем чтобы были деревянные: больных привозить будут, так им чтоб тепло было. Ступай, иерей, домой, ступай, да дурь-то из головы выкинь… Помни: храм, храм-то строй, как я тебе сказываю. Ступай, иерей, Бог тебя благословит!“