Преподобный Серафим Саровский. Житие. Наставления

У порога небесного

1832 год был последним годом жизни о. Серафима на земле. Старцу стало тяжело принимать множество посетителей, трудно ходить в свою лесную пустынь, хотя иногда он еще копал там грядки. Несмотря на слабость, до последних дней святой подвижник не оставлял своих суровых привычек; так, например, до службы в церкви он просто садился на пол. Некоторым посетителям он неоднократно говорил: «я силами ослабеваю» или «мы с тобою больше не увидимся», но никто не хотел понять намеков на его уже близкий конец… К этому времени как-то умножились неприятности и огорчения из-за сомнений ближних или даже ложных показаний на старца со стороны некоторых внешних лиц. «Все сии обстоятельства, – сказал о. Серафим, – означают то, что я скоро не буду жить здесь, что близок конец моей жизни». {1}. Дары исцеления и прозорливости не покидали старца, особенно жива и вдохновенна была его беседа, да и сам он, испытывая особый прилив благодатных сил, говорил: «Духом я как бы сейчас родился, а телом ко всему мертв» {1}. Посетители свидетельствуют, что лицо старца не раз преображалось, когда он им говорил о блаженстве жизни вечной: «Какая радость, какой восторг, – восклицал он, – объемлют душу праведника, когда, по разлучении с телом, ее встречают Ангелы и представляют пред лице Божие!» {1}. В последних беседах своих особенно настаивал старец, на хранении мира, того мира духовного, к которому относится нетленное, бессмертное речение преподобного: Радость моя! Стяжи себе мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся!

Летопись упоминает, что в этом же 1832 году старца посетил пустынник Тимон, бывший его послушником; пришел он пешком, издалека, после двадцатилетней разлуки, навестить своего любимого духовного отца. Отец Серафим не сразу его принял, но испытал его терпение, пропуская всех посетителей перед ним, вне очереди, так что Тимон ждал желанной встречи весь день. Зато всю ночь о. Серафим посвятил ему одному, услаждая его сердечной беседой и всяческими советами для успешного устройства нового монастыря.

Тут следует упомянуть, хотя и очень кратко, что прп. Серафим содействовал основанию нескольких монастырей, из которых можно назвать Ардатовский Покровский, Спасо-Зеленогорский и Знаменскую Курихинскую общину.

Забота о будущем Дивеевской Мельничной общины не покидала основателя ее: все сестры обители ведь были рождены к духовной жизни самим старцем, и сила благодати, определяющая их судьбу, присуща была исключительно его прозорливому руководству; хотя в среде его сотрудников и были люди святой жизни, как о. Василий Садовский или Михаил Мантуров, но не могли они ответить на все нужды духовные и житейские, как то мог постоянно делать сам о. Серафим, потому и сказал он сестрам: «После меня никто вам не заменит меня, – да прибавил, – Человека-то, матушки, днем с огнем не найдешь! Оставляю вас Господу и Его Пречистой Матери». {2}.

Кончина святого старца приближалась. Перед новым 1833 годом, как-то заметил сосед его о. Павел, старец три раза ходил к правой стороне Успенского Саровского храма, где в 1825 году, выйдя из затвора, он положил большой камень. Стоя у места своей могилы, он долго в раздумье смотрел на землю, покрытую снегом.

Никто из насельников Саровской пустыни не подозревал, что настал последний день земной жизни дивного старца: то было воскресенье, 1 января 1833 года. По своему обыкновению о. Серафим пришел на раннюю литургию в больничную церковь, поставил свечи и приложился к иконам, чего раньше не делал. Благословляя и обнимая братию, он говорил: «Спасайтесь, не унывайте, бодрствуйте! Нынешний день нам венцы готовятся». {1}. Но никто не понял пророческих слов; старец был бодр, спокоен, радостен, хотя телесно очень слаб.

В этот последний день о. Серафим принял еще некоторых лиц, дал хозяйственные распоряжения; так, он вручил одной дивеевской сестре 200 рублей на покупку насущного хлеба, ибо запасов у сестер больше не было.

В тот же день вечером о. Павел слышал, как старец пел пасхальные песнопения:

Воскресение Христово видевше…

Светися, светися, новый Иерусалиме…

О, Пасха велия и священнейшая, Христе…

Наступила ночь. Все было тихо. Выйдя из своей кельи рано утром, о. Павел заметил, что близ кельи о. Серафима пахнет дымом. Он постучал в дверь, но ответа не было; тогда о. Павел обратился к идущим на раннюю литургию монахам. Молодой послушник Аникита, сообразив, что дверь закрыта изнутри, сразу сильным толчком открыл ее. Дым так и заклубился в морозной ночи. Вошли. Около двери на скамье тлели холщовые вещи да книги; в келье было совсем темно. Стали бросать снег и быстро потушили начинавшийся пожар. Столпившиеся братья, услыша, что о. Павел в темноте нащупал тело старца, принесли свечи, и взору их предстал усопший на коленях молитвенник с руками, скрещенными на груди, поверх медного распятия, с лицом, как бы еще погруженным в озаряющую его молитву.