Преподобный Серафим Саровский

Подходя к дальней пустыньке, вдруг увидала, что о. Серафим сидит близ своей кельи на колоде и подле него стоит ужасной величины медведь. Я так и обмерла от страха, и закричала во весь голос: «Батюшка, смерть моя!» — и упала.

Отец Серафим, услышав мой голос, удалил медведя и махнул ему рукою.

Тогда медведь, как разумный, тотчас пошел в ту сторону, куда махнул ему отец Серафим, в густоту леса. Я же, видя все это, трепетала от страха; и даже, когда подошел ко мне отец Серафим со словами: «Не ужасайся и не пугайся», я продолжала по-прежнему кричать: «Ой, смерть моя!»

На это старец отвечал мне: «Нет, матушка, это не смерть, смерть от тебя далеко, а это — радость».

И затем он повел меня к той же самой колоде, на которой сидел прежде, и на которую, помолившись, посадил меня и сам сел.

Не успели мы еще сесть, как вдруг тот же самый медведь вышел из густоты леса и, подойдя к отцу Серафиму, лег у ног его.

Я же, находясь вблизи такого страшного зверя, сначала была в величайшем ужасе и трепете, но потом, видя, что отец Серафим обращается с ним без всякого страха, как с кроткою овечкою, и даже кормит его из своих рук хлебом, который принес с собою, в сумке, я начала мало-помалу оживотворяться верою. Особенно чудным показалось мне тогда лицо великого отца моего: оно было светло, как у Ангела, и радостно.

Наконец, когда я совершенно успокоилась, а старец скормил почти весь хлеб, он подал мне остальной кусок и велел самой покормить медведя.

Но я отвечала: «Боюсь, батюшка, он и руку-то мне отъест!», а сама между тем радовалась, думая про себя: если отъест мне руку, то я не в состоянии буду тогда и стряпать.

Отец Серафим посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Нет, матушка, верую, что он твоей руки не отъест!»

Тогда я взяла поданный мне хлеб и скормила его весь с таким утешением, что желала бы еще кормить его; ибо зверь был кроток и ко мне, грешной, за молитвы отца Серафима.

Видя меня спокойною, отец Серафим сказал мне: «Помнишь ли, матушка, у преподобного Герасима на Иордане лев служил, а убогому Серафиму медведь служит. Вот и звери нас слушают, а ты, матушка, унываешь, а о чем же нам унывать? Вот если бы я взял с собою ножницы, то и остриг бы его в удостоверение. Богом тебя прошу, матушка, не унывай никогда и ни в чем, но всегда подражай смирению преподобной Исидоры: она в монастыре была в последних у всех, а у Бога — первая, потому что не гнушалась никаким послушанием».

Тогда я в простоте сказала: «Батюшка! Что если этого медведя увидят сестры, они умрут от страха!»

Но он отвечал: «Нет, матушка, сестры его не увидят».

— А если кто-нибудь заколет его? — спросила я, — мне жаль его.

Старец отвечал: «Нет, и не заколют; кроме тебя, никто его не увидит».

Я еще подумала: вот, как я буду рассказывать сестрам об этом страшном чуде?

А отец Серафим на мои мысли отвечал: «Нет, матушка, прежде одиннадцати лет после моей смерти никому не поведай этого, а тогда воля Божия откроет, кому сказать».

Воспоминания начальницы Адратовской общины матушки Евдокии

Однажды пришла к отцу Серафиму одна из сестер нашей обители для получения его благословения и отеческих советов. Старец, исполнив ее желание, дал ей, между прочим, золотую монету и сказал: «Понеси это матери Евдокии; ведь крупа-то будет дорога — двадцать рублей за четверть». Предсказание старца действительно вскоре исполнилось. В нашей стороне наступил голодный год, и все вздорожало необыкновенно; но за молитвы отца Серафима оскудения в нашей обители не было, и мы благодарили милосердного Господа.

Перед другим голодным годом я сама была у отца Серафима; будучи принята им благосклонно, просила его спасительных советов, как богоугодно управлять вверенною мне обителью, и между тем сетовала на нашу бедность.

Старец, выслушав мои просьбы и сетования терпеливо, сказал: «Матушка! Чтобы твои подчиненные были добры и послушны, ты сама наперед смири себя и подавай собою добрый пример незлобия. Видя твою жизнь, и твои подчиненные охотно будут ей подражать. Читай чаще житие Саввы Освященного, и из него сама научишься терпению. Недостатки же ваши ущедрит Сам Бог».

При этих словах он подал мне рубль серебра и сказал: «Это вам на чистый хлеб. А это, — прибавил он, — развертывая и отдавая мне синюю ассигнацию, — на привар (то есть, на кашу)».

Но, заметив мою невнимательность к ассигнации, он взял ее назад и, разгладив, сам начал завертывать ее в мой платок, приговаривая: «Зачем так пренебрегать, надобно быть бережливее; будет нужда, и деньги понадобятся».

Действительно, вскоре после моего посещения отца Серафима, мы услышали о повсеместном голоде и о лишении всякого рода. Наша же обитель, к удивлению всех, несмотря на свою бедность, в течение всего голодного времени, при помощи Божией и по благословению отца Серафима, постоянно питалась чистым хлебом, тогда как другие ели хлеб с лебедой.