Но Господу Богу было угодно утешить меня и не допустить до уныния. Вместе со множеством других посетителей Сарова я отправилась к келье старца, и мы нашли, что дверь кельи заперта изнутри. Это было знаком, что старец остался дома, и мы решились испросить у него благословение на то, чтобы увидеть его и утешиться его душеспасительным словом. Но никто из нас не смел первым сотворить молитву. Пробовали некоторые, но дверь не отворялась. Наконец я обратилась к стоявшей возле меня, у самых дверей, даме с маленькой дочкой, чтобы она заставила малютку сотворить молитву, говоря, что она всех нас достойнее. И только малютка сотворила молитву, как в ту же минуту дверь отворилась. На каков же был наш общий испуг, когда отец Серафим, отворив дверь, начал опять закрывать ее. Я стояла ближе всех к дверям и пришла в совершенное отчаяние, подумавши: Господи! Верно, я всех недостойнее, что он, увидев меня, решился снова затвориться. Но едва я подумала это, как отец Серафим, стоя в полузакрытой двери, обратился ко мне и сказал: «Успокойтесь, матушка, успокойтесь, потерпите немного», — вслед за тем, вторично отворив дверь, обратился ко мне снова и спросил: «Пожалуйте, матушка, скажите мне какая вам нужда? Что вам угодно?» Я заплакала от радости и сказала ему, что у меня одно желание — принять его благословение и испросить его святых молитв. Тогда он тотчас благословил меня и сказал: «Господь да благословит вас, благодать Его с вами». И в то же время он пожаловал мне три частицы просфоры. После этого начал он благословлять и прочих, подходивших к нему, и каждому по благословении говорил: «Грядите с миром». Мне же не сказал этого, — и потому я осталась на своем месте. Видя меня одну, оставшуюся по уходе всех, он сказал мне милостиво: «После вечерни, матушка, пожалуйте ко мне», — и затем затворился снова.
По возвращении в гостиницу, я приказала своей женщине изрезать помельче частицы просфоры, данные мне отцом Серафимом. Я хотела, по приезде домой, оделить ими всех, усердствующих к старцу Потом с величайшем нетерпением стала дожидаться конца вечерни, чтобы отправиться к отцу Серафиму и снести ему привезенный мной гостинец: немного домашнего полотна, масла и восковых свеч. Но так как оказалось, что человек, которому поручила я купить свеч и масла, забыл исполнить мое поручение, то я решилась снести ему полотно и деньги, приготовленные на покупку масла и свеч. Меня уверяли, что отец Серафим ни у кого ничего не берет; но я подумала, что если он откажется взять эти вещи, то я отдам полотно в монастырь, а на деньги на другой день куплю масла и свечи.
После вечерни я нашла старца в сенях его кельи, на коленях лежащего у гроба. Увидев меня, он поспешно встал и, благословляя, сказал: «Пожалуйте, матушка, пожалуйте ко мне». При этих ласковых словах, колеблясь между страхом и надеждой, я осмелилась подать ему полотно, говоря: «Святой отец! Удостойте принять, от истинного моего усердия, это полотно». И какова была моя радость, когда он, взяв из рук моих полотно, сказал: «Благодарю вас, матушка, покорно; в храм Божий все годится». Тогда я осмелилась подать и деньги, сказав, что не успела купить масла и свеч. Он принял и деньги с благодарностью. Когда я рассказала потом об этой радости моей отцу Дамаскину, саровскому иноку, он не мог надивиться такой особенной милости ко мне отца Серафима.
Беседа моя со старцем внушила мне, между прочим, мысль исповедаться у него назавтра, и я сообщила об этом желании отцу Дамаскину. Но он сказал, что это желание решительно неудобоисполнимо. Несмотря на то, я всю ночь продумала и просила Бога о том, чтобы он удостоил меня, грешную, исповедаться у святого старца Серафима.