Преподобный Серафим

– Ну, матушка, теперь в последний раз ходи и не бойся. Уже больше трогать вас не будут.

И воистину, бывало идешь, и в святых воротах только спросят:

– Чего несешь?

– Не знаю, кормилец, – ответишь им. – Батюшка послал.

Тут же пропустят».

Когда преподобный Серафим жил в пустыни, это вызывало не только смущение мирское в смысле злых нападений на него, было и другое. – «Отче, – спросил инок, – говорят некоторые, что уединение от общежительства в пустыню есть фарисейство, что этим оказывается пренебрежение к братии или еще бросается на нее осуждение».

Преподобный Серафим ответил:

– Не наше дело судить других. А удаляемся мы из общества, это не из ненависти к нему, а больше для того, чтобы мы поняли, что носим на себе чин Ангельский, которому не место быть там, где словом и делом прогневляется Господь Бог.

И вот, с одной стороны, монастырь – с просачивающейся туда суетой мирской и с этими суетными вопросами: зачем делаешь то и зачем делаешь это, зачем мажешь маслом, зачем носишь бахилы, зачем принимаешь сестер? А с другой стороны – Саровский лес, который и до сих пор ограждает от здешнего бесовского мира, великая пустыня, молчание, уединение и молитва.

Что оставил за собой преподобный Серафим, уйдя в Саровскую пустынь?

Он оставил хорошую благочестивую семью, оставил детские воспоминания, в которых такое место должно было занимать явление ему Божией Матери, исцелившей его болящего. Он оставил там и мать свою любимую, благочестивую. На всю-то жизнь запечатлелось у него, как она благословляла его тем медным крестом, который потом он всю свою жизнь носил поверх своего белого балахона.

Оставил он и путешествие свое в Киев, все там виденное и слышанное, что дало ему окончательный толчок и определило его жизненный путь. В сердце его запечатлелись так укреплявшие его слова старца, которые и мы да запечатлеем в своем сердце:

«Гряди, чадо Божие, и пребуди тамо. Место сие тебе будет во спасение с помощью Господа. Тут скончаешься ты и земное странствие твое. Только старайся стяжать непрестанную память о Боге через непрестанное призвание имени Божия так: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго”. – В этом да будет все твое внимание и обучение. Ходя, и сидя, и делая, в церкви стоя, везде, на всяком месте, входя и исходя, сие непрестанное вопияние да будет и в устах, и в сердце твоем. С ним найдешь покой, приобретешь чистоту духовную и телесную и вселится в тебя Дух Святый, источник всяких благ и управит жизнь твою во святыне, во всяком благочестии и чистоте».

Как исполнил завет сей преподобный Серафим, об этом свидетельствует вся его подвижническая святая жизнь.

Аминь.

Во Имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В первой беседе нашей о преподобном Серафиме Саровском мы говорили, что особенно близким, особенно родным стал сей угодник Божий именно за последние годы, как будто бы снова душа русского народа открывает преподобного Серафима. Далее, во второй беседе нашей, мы говорили о тех трудностях, которые на пути своем встретил преподобный Серафим в условиях монастырской жизни, куда и за монастырские стены как бы просачивался тлетворный мирской дух.

Все время он, как живой, стоит перед нами, согбенный старец, с топориком, с сумой за спиной, в своих бахилах, в своем белом балахоне с медным крестом на груди. Но преподобный Серафим не всегда был старцем, он пришел в Саровскую пустыню юношей, послушником Прохором, двадцати лет.

Вот описание его внешности: высокий ростом, несмотря на подвиги, полное, покрытое приятной белизной лицо, прямой и острый нос, светло-голубые глаза, весьма выразительные и проницательные, густые брови и светло-русые волосы.

Мы видим его смиренно совершающим подвижнический, послушнический путь – сначала в келлии устроителя монастыря, а потом, последовательно, в хлебне, в просфорне, в столярной. Впоследствии он несет послушание будильщиком.

В этих совершенно житейских хозяйственных условиях монастырской жизни он ведет себя так, как надлежало будущему подвижнику: с великим терпением, с великим смирением и с великим послушанием.

Современные послушники, которые удалялись в пустыню из ревности к исполнению обетов монашеских, с какой скорбью они говорят о трудностях духовной жизни при исполнении хозяйственных монастырских послушаний. Я помню, как один из таких пустынножителей говорил:

– Как только в монастырях заметят особую ревность в послушнике, то, точно назло, его посылают куда-нибудь в самое суетное место хозяйственных монастырских дел.