Прерванное молчание

— А я помню! — Перебиваю, снова глядя ей в глаза. — Я помню все. Я помню, как ты ни хрена не сказала, когда застала его за тем, что он с нами делал! Ты молчала больше полугода! Ты, мать твою, ни хрена не говорила! Сколько?! Семь месяцев! Семь долбанных месяцев! Я даже могу сказать точно, сколько дней! — Я продолжаю кричать, почти ничего не видя перед собой, кроме заплаканного лица, которое еще больше разжигает во мне все те чувства, о которых я пытался не думать много лет. — Ты знала, что он делал со мной и с Дженни! Знала и молчала! А потом ты просто оставила меня с ним! Помнишь, что ты тогда сказала? Помнишь?!

Она не отвечает.

— Ты сказала: «Прощай, Эрик» и уехала.

— Я ничего не могла поделать… Он сказал, что заберет вас обоих, если я не… — она начинает оправдываться.

— Если ты не оставишь ему меня?! — Я не могу больше сдерживаться, и у меня текут слезы.

Я не плакал с тех пор, как рассказал всё этому Фрэнку Миллеру.

— Черт тебя подери! И ты оставила! — Я вытираю слезы ладонями и ненавижу себя за то, что плачу.

— Прости меня, Эрик! Прости меня! — Она замолкает на секунду. — Я знаю, что я виновата… Я знаю, что не заслужила прощения… Я не должна была так поступать… Я испугалась… Эрик, пойми меня…

— Понять тебя?! Да ты хоть представляешь, через что я прошел! Чего ты, мать твою, испугалась?! Ты испугалась за свою дерьмовую жизнь?! Испугалась, что он убьет тебя?! Испугалась и решила — пусть лучше убьет твоих детей?!

Она молчит. Она стоит, виновато опустив глаза, и молчит.

— Или ты в глубине души облегченно вздыхала, что он не делает этого с тобой?!

Она быстро мотает головой, вытирая слезы.

— Или ты тоже получала от этого удовольствие?! — Я кричу и не могу остановиться. — Отвечай!

— Нет… — всхлипывает она.

— Тогда какого черта ты ничего не сделала?! Неужели жизни собственных детей для тебя так мало значили! Ты думала только о своей заднице, да?! Да?!

— Нет, Эрик! — Она снова пытается оправдываться.

— О чем же ты думала?! К черту твой страх! Я не верю тебе! Ни одному слову! Ты просто оставила меня ему! Просто оставила меня там! Ты думала, что я не выдержу?! Думала, что я сдохну?! Но я выжил! Посмотри на меня! Правда, во мне больше не осталось ничего, кроме боли и ненависти! А потом ты бросила меня в колонии! Ты бросила меня в тюрьме! Ты даже не попыталась ничего им сказать!

— Мне было очень тяжело…

— Да ты ни хрена не знаешь, что такое тяжело! Ты еще хуже, чем он! Ты ничего не делала! Ты просто смотрела, как этот ублюдок насилует и избивает твоих детей! Ты молча закрывала на это глаза! Ты прятала свою голову в песок, как долбанный страус! Да ты… Я даже не знаю, кто ты после этого! Ты хуже, чем он!

— Эрик! Мне так жаль…

— Не нужна мне твоя жалось! Даже не смей жалеть меня!

Я хочу, чтобы она пережила все то, что случилось со мной, чтобы она почувствовала то, что чувствовал я. Я хочу, чтобы она никогда больше не могла спать по ночам, как не могу я. Но я понимаю, что это невозможно.

— Знаешь, что он делал со мной? Черт! Не смей отворачиваться! — Я хватаю ее за руку, чтобы заставить снова смотреть мне в глаза. — Он трахал меня каждую пятницу со своими дружками! А потом избивал! И не говори, что ты не знала! Ты все прекрасно знала! Мне было тринадцать лет! Ты хоть понимаешь — тринадцать! Знаешь, каково это? Это, мать твою, очень больно! Тебе никогда не будет так больно, потому что ты бесчувственная тварь!

Я делаю глубокий вдох, чтобы хотя бы немного прийти в себя, но воспоминания вернулись, и теперь я уже не могу их спрятать. Я как будто снова прохожу через все это, чувствую все с новой силой.

— Эрик! — Она протягивает ко мне руки, пытаясь обнять, но я снова отталкиваю ее.

— Потом я взял это чертово ружье и пристрелили его! А потом меня посадили! И моя мамочка даже не пришла в суд! Ни разу!

Она пытается что-то сказать, но я не позволяю.

— Тебе, наверное, было очень плохо?!

Она кивает головой.

— Черта с два! — Кричу. — Хочешь, я расскажу, каково было мне? Не хочешь? Что ж так?!

Я наконец замолкаю. Я просто выдыхаюсь от крика и переполняющего меня гнева. Я делаю глубокий вдох и запрокидываю голову.

— Эрик! — Снова начинает она, воспользовавшись моим молчанием. — Я не знаю, как мне вымолить твое прощение! Я так виновата перед тобой! Если бы я могла что-то сделать… Если бы можно было все вернуть, я бы никогда…

— Ничего нельзя вернуть! Я ненавижу тебя! Ненавижу. И никогда не прощу.

Я разворачиваюсь и иду к машине, которую оставил у дороги. Я слышу, как Джина Стоун еще стоит во дворе, плачет и все повторяет мое имя: «Эрик, Эрик». Но Эрика Стоуна больше нет. Меня больше нет. Теперь вместо меня — лишь комок ненависти и боли. Я ненавижу свою мать, ненавижу самого себя, ненавижу весь мир. И это никогда не прекращается. Всегда было так. Так и останется, как бы я ни старался, как бы ни отворачивался от своего отражения.