Прерванное молчание

— И что же их объединяет, Миллер? — Джон повернулся ко мне.

— Все они были одно время дружны с человеком по имени Дэвид Стоун.

— Одно время? — Салливан сверлил меня взглядом. Он как будто бросал мне вызов своим вопросом и ждал теперь, что я приму его.

— Шестнадцать лет назад, — я произнес эту фразу с особенной осторожностью.

— И что? — Резко бросил Джон. — Что ты хочешь сказать?

Я видел, как дыхание его участилось. Я видел нарастающий гнев в его глазах. Я видел сильное раздражение.

— Ты помнишь их, Джон? Это они приходили к твоему отцу?

— Ты хотел спросить: это они насиловали тебя? — обжигающий сарказм теперь сочился из слов Салливана, и он даже не пытался его скрыть.

Однако говорить ему было все труднее, и я чувствовал это по тому, как он смотрел на меня.

— Ты помнишь их? — Повторил я свой вопрос.

— Знаешь ли, Миллер, я не очень часто видел их лица. — Он сказал это так язвительно и зло, с таким презрением, что мне стало мерзко от его интонаций.

— Их жестоко убили. Макс Уитмен сгорел в собственном доме, а в двух других выпустили по целой обойме патронов.

— Это должно меня как-то волновать?

— Полиции ничего не известно о том, что все они были дружны с твоим отцом, — продолжал я. — Никому не известно, что может объединять этих мужчин…

— Их объединяет страсть к маленьким мальчикам! — Резко перебил Джон. — У тебя еще есть ко мне вопросы? — Он был уже крайне взбешен. — Или ты хочешь меня в чем-то обвинить? — Он замолчал на минуту, потом продолжил. — И, кстати, они были дружны не с моим отцом. Они были дружны с Дэвидом Стоуном. Моя фамилия Салливан.

— Да, ты прав, — ответил я. — Я ни в чем тебя не обвиняю, Джон, — я помолчал. — У Фёрта была молодая жена и дочь. Ты знал об этом?

— Дочь? — Джон вдруг заговорил очень холодно и рассудительно. Но все это больше походило на злую пародию. — Ей повезло. Девочки его не интересовали. Он всегда любил мальчиков. Только об этом и говорил. Знаешь, я много от него наслушался. Хотя, может, это был кто-то другой. Я же говорю, лица я видел не часто.

— Когда ты стал таким хладнокровным, Джон? Откуда вдруг такой цинизм?

— Погоди, Миллер! Мы же сейчас говорим о здоровых мужиках, которые насиловали меня, когда я был еще ребенком, так? — Как бы уточнил Салливан. — Ты что же, ждешь, что я буду горевать? — Он усмехнулся. — Я рад, что они сдохли. Я очень этому рад, Миллер. Ты даже не представляешь себе, как я рад!

— Скажи честно, ты убил этих людей? — Я задавал вопрос, хотя мне уже известен был ответ.

Вернее, мне известна была правда. Как бы горько ни было ее признавать, интонации и поведение Салливана убеждали меня в том, чего я больше всего боялся.

— Людей? — Как будто не расслышав, переспросил Джон. — Нет, Фрэнк. Людей я не убивал.

После этих слов мы долго молчали. Я не мог поверить в то, что слышал. Мне не было жаль этих подонков. Я больше всего беспокоился за свою дочь Элис. Я видел в глазах Джона искры такой ярости, что это пугало меня не на шутку. Я понимал, что крыша у него окончательно поехала, раз он взялся убивать и так хорошо в этом преуспел. Думаю, полиция бы вряд ли вышла на след Дэвида или Эрика Стоуна. Слишком давно все это случилось. Никто бы не стал ворошить такое давнее прошлое. К тому же, Эрика Стоуна, на которого могло пасть подозрение, давно не существовало.

Я же был в полной растерянности. Я любил Джона Салливана. Я жалел его, потому что всегда считал несчастной жертвой. Я готов был оправдать любой его безумный поступок. Но теперь он превратился в палача. Он стал убивать людей расчетливо и хладнокровно. Он убивал из мести. Месть — это блюдо, которое подают холодным. Да, надо признать, Салливан знал в этом толк.

— Ты сдашь меня им? — Неожиданно прервал он мои размышления.

— Что? — Не расслышал я, все еще погруженный в свои мысли.

— Что ты будешь делать со всем этим, Миллер? — Джон снова смотрел мне в глаза. Это был взгляд хищника, которому не ведом страх. — Пойдешь и сдашь меня полиции?

Я не знал, что ответить. Я не знал, смогу ли когда-нибудь сдать этого парня полицейским и отправить в тюрьму. Но я также не знал, смогу ли смириться с тем, что, промолчав, фактически стану соучастником преступлений. Я не знал также и как мне относиться к тому, что моя дочь жила в одной квартире с убийцей.

— Ты сдашь меня? — Продолжал Джон.

Я все еще не мог ответить ему.

— Что же ты молчишь? — Его губы скривились в презрительной ухмылке. Хотя я знал, что все презрение этого парня всегда было направлено только на него самого. — Что же ты, мать твою, молчишь, Миллер! Для тебя так уж важно, скольких я убил? Одного ублюдка, моего папашу, или четверых таких же как он? Это так важно для тебя?

Он пронзал меня взглядом, как острой рапирой, и ждал ответа.

— Это важно, Миллер?! — Громче повторил он.

Я все еще не знал, что ему сказать. Мне нечего было ему сказать. Я был раздавлен. Я махнул на него рукой, развернулся и пошел к машине. Мне тяжело было смотреть на Джона Салливана. Мне тяжело было говорить с ним. Я не хотел больше ничего от него слышать.