Добавив несколько строк Горбачеву от себя, я поручил моему тогдашнему секретарю Косте Косачеву (ныне заместитель председателя Комитета по иностранным делам Госдумы. –
Когда пять лет спустя мы вспоминали с Михаилом Сергеевичем эту историю в Москве, он искренне сокрушался, что не догадался тогда собственноручно написать Астрид несколько строк. Но она никогда на это не сетовала. Она была полна радости, что семья соединилась, и не очень поощряла разговоры о ее личном участии в воссоединении семьи.
К тому, чтобы рассказать об этом, меня подтолкнул случай. В Стокгольме вышла книга мемуаров бывшего главного редактора популярной еженедельной газеты «Экспрессен» Бо Стрёмстедта, в котором он рассказывает, как редакция организовала пикеты в защиту Кайсы у ворот советского посольства и обращалась к каждому водителю, проезжавшему мимо, с просьбой погудеть как следует.
Встретились мы с ним… в коридоре Каролинской клиники, где нам обоим почти одновременно сделали операции на сердце, так называемую шунтовку. Такое как-то сближает. И вскоре он прислал мне экземпляр своей книги с теплым автографом и указанием на страницу, где было рассказано о Кайсе.
Я в ответ не мог не поведать ему о том, что же в конечном счете решило участь девочки. По счастливому совпадению оказалось, что его жена – тоже писательница, биограф Астрид Линдгрен, и копия письма, которую я семейству передал с разрешения автора, для нее – просто бесценный документ.
…Популярный шведский еженедельник, своего рода аналог нашей «Недели», попросил меня рассказать о встречах с Астрид. Вскоре я получил коротенькое письмецо от Астрид, которое начиналось фразой абсолютно в ее духе. Чтобы уловить это, надо сначала привести ее на шведском: «Voj voj vilken underbar artikel du har skrivit…» To есть: «Ой, ой, какую ты статью написал!» И далее: «Черстин читала ее мне (Астрид, увы, уже почти не видела. –
Мне оставалось гадать, над кем Астрид больше посмеивается – над собой или надо мной.
Но это все было много позже, а тогда Москва, с присущим ей в те времена здоровым цинизмом, решила, что железо надо ковать, пока оно горячо. Мне пришло поручение пригласить Астрид Линдгрен от имени генерального секретаря поучаствовать в одной из бесчисленных международных встреч, которые проходили тогда у нас чуть ли не каждую неделю.
Приглашение поставило Астрид в трудное положение. Было неловко отказать Горбачеву, который так живо откликнулся на ее обращение. Но и ехать в эту толчею, как она называла все на свете совещания и заседания, ей тоже было не под силу.
Тогда она написала два письма. Одно – мне, в котором, сославшись для порядка на нездоровье – «мой доктор посоветовал мне не очень-то гарцевать», – высказалась откровенно: «Я не оратор. Я только писатель. И я не думаю, что смогу обогатить этот митинг какими-нибудь новыми идеями. Мне неловко признаваться в этом, но я надеюсь, что Вы меня поймете. Я надеюсь, что подвернется другой случай побывать в Москве, когда можно будет обойтись без речей и тому подобных вещей».
Второе письмо было Горбачеву. В нем Астрид рассказывала о пятилетнем мальчике, который спрашивал ее: «Я боюсь войны. Ты тоже?», и желала форуму стать «шагом на длинном, трудном пути к долгожданному миру».
Москва меж тем не собиралась отступать. Детский фонд наградил Астрид Линдгрен Почетной медалью Льва Толстого и пригласил в СССР для вручения награды. Уважение к русскому гению не оставило ей пути к отступлению.
Провожая ее в дорогу, я сказал в шутку сопровождавшим ее журналистам, что в Советском Союзе две книги сейчас наиболее популярны – Библия и «Карлсон, который живет на крыше». Когда она вернулась, ее спросили на пресс-конференции, так ли это. Она, потупив в притворном смущении очи, подтвердила, добавив:
– Но я удивлена была, что Библия так популярна в России.
Побывав примерно в ту же пору в СССР, тогдашний премьер Ингвар Карлссон, преемник Улофа Пальме, самокритично заявлял, что в Советском Союзе его однофамильца, того, что живет на крыше, знают гораздо лучше.