Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

Вообще, как я с недоумением вспоминаю, контроль и слежка, существования которых я тогда даже и не подозревал, отнюдь не были такими всепроникающими. Или мне так везло? Преподаватель по «технике редактирования», например, отставной метранпаж «Известий», прочитал нам целую лекцию о «характерных» ошибках, описках и опечатках, встречающихся на страницах газет. Среди других, звучащих вполне безобидно, он привел случай из собственной практики, когда «Известия» чуть было не вышли с шапкой «Приказ Верховного главнокомандующего», где в слове «главнокомандующего» была пропущена… – тут он конфузливо, как сейчас это помню, хихикнул, – была пропущена буква «л». Ошибку нашел «свежая голова» уже в сигнальном номере.

Дело было в 1951 или 1952 году… Мы тоже похихикали. И только несколько лет спустя, задним, как говорится, числом, я испугался – и за нашего лектора, и за нас, его хихикающих слушателей, которых всех по идее должны бы были замести…

Должны были, но не замели. Пронесло. А вот Буковскому не повезло – или по некоей высшей мерке повезло, – что он уже в ранней юности получил от советской власти и родной коммунистической партии, членом которой был и его отец, такой урок, какого позабыть не может и до сих пор.

Так был ли путь, выбранный Буковским, случайностью или закономерностью?

Наверняка – последнее. В отличие от многих, кто, как и я, грешил ересью и до поры до времени и не догадывался об этом, он уже тогда сказал себе, как написал лорд Бетелл с его слов, что будет сознательно бороться с системой и не позволит себе в этой борьбе ни одного компромисса.

И это, отметил про себя автор книги, было необычным даже для выдающихся диссидентов. И в этой связи напомнил о том, что и я годом позже упомянул, выступая перед слушателями Манчестерской высшей школы экономики: Андрей Сахаров оставался лояльным советским ученым вплоть до 1968 года, и Солженицын свою литературную карьеру начал хоть и после отсидки в ГУЛАГе, но в легально издаваемом «Новом мире», редактор которого к тому же в ту пору пользовался поддержкой главы государства и партии – Хрущева. И первую восторженную рецензию на «Ивана Денисовича», принадлежащую перу не любимого Солженицыным Константина Симонова, напечатали «Известия», редактируемые зятем Хрущева. И до Ленинской премии ему при тайном голосовании не хватило всего нескольких голосов. И опередил его весьма уважаемый человек, любимец миллионов советских и российских читателей нескольких поколений, спецкор «Комсомолки» Вася Песков.

В жизни Буковского, который и Сахарову, и Солженицыну в сыновья годится, ничего этого не было. Его если уж сравнивать, то скорее с ненавистным ему, наверное, Лениным, вернее Володей Ульяновым, который выбрал свой путь после казни за попытку покушения на царя его старшего брата Александра, тоже, кстати, не знавшего компромиссов и заплатившего за это жизнью. Политические устремления прямо противоположные, а натура та же? И эта мысль приходила мне в голову тогда, перед первой встречей с Владимиром Буковским.

– Я был агрессором, если уж хотите знать, – говорил Буковский.

Быть может, именно это его качество помогло ему преодолеть первые запреты и вопреки рекомендациям попасть из школы не в «здоровый рабочий коллектив», а пробиться в тот же Московский университет, на биологический факультет, откуда уже через год его тоже выдворили, но уже с более тяжелыми последствиями. Он сделал копию с одолженного ему экземпляра книги Милована Джиласа «Новый класс» и, увлекшись этой бывшей у всех нас на слуху в ту пору ересью, предложил почитать ее кое-кому из друзей. Кто-то из них, видимо, донес, и его уже как антисоветчика-рецидивиста, каковым советский человек мог стать только по нездоровью, отправили в недоброй памяти Институт Сербского, в «психушку», которые только-только начинали тогда «входить в моду». Это было уже для него даже не чистилище, а первый из кругов ада, которые ему предстояло пройти.

Дело было, не преминул заметить в своей книге Никлас Бетелл, в июне 1963 года, когда Запад «идолизировал» Никиту Хрущева за его разрешение опубликовать «Один день Ивана Денисовича». Вообще, кажется, идолизировать советских, а теперь уже и российских лидеров – что-то вроде хобби на Западе. Даже Сталин обрел своих апологетов вроде Фейхтвангера, Мартина Андерсена-Нексе, Ромена Роллана и других. Согрешил даже ненавидевший коммунизм Уинстон Черчилль.

Четырнадцать месяцев Буковский провел в одной камере, то бишь палате, с двумя действительно сумасшедшими, один из которых был маньяком, убившим своих детей. Однажды, на глазах у своих сокамерников, он отрезал себе ухо и проглотил его.

У Буковского все еще было впереди, но эти четырнадцать месяцев он и в Лондоне, в разговорах с английским лордом называл самыми страшными в своей жизни.

Тем не менее вся его дальнейшая деятельность, да и жизнь была уже хладнокровным и непрерывным вызовом властям.