Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

И тут наш партийный начальник рухнул. Получив заверения снявшего с себя ответственность шефа аэропорта, что стоящие на полосе самолеты и свежая смена пилотов в принципе-то готовы к полету и что со стороны погоды тоже особых препятствий больше нет, он с видом человека, кидающегося в пропасть, сказал:

– Летим!

Когда самолет, ведомый, разумеется, Гагариным, приземлился в Хабаровске, секретарь крайкома, словно оправдываясь, шепнул мне, что отважился на эту авантюру лишь после того, как сказал себе, что в случае чего отвечать уже будет некому.

…Угомонился Юра лишь тогда, когда мы вновь заняли места в ТУ-114. Наверное, сказались перегрузки Комсомольска-на-Амуре. Да и купе наше на четверых, где стюардессы на откидном столике же начали монтировать угощение, выглядело так уютно и заманчиво…

Мы только-только, после короткого тоста Павлова за успешное завершение праздника, подняли рюмки, как служившая дверцей шторка зашевелилась.

– Юрий Алексеевич, можно автограф?

Делать нечего. Он расписался один раз, потом другой. Но в салоне уже стояла целая очередь. Тормоза отказали, когда в купе просунулся подросток с экземпляром «Огонька» в руках. Выяснилось, что он просит не от себя, а от вон той тети… Она сама стесняется.

Посмотрев вместе с Гагариным в указанном мальчишкой направлении, я увидел красивую блондинку с выступающими из-под юбки породистыми коленками.

Всей своей позой она показывала, что к ней наш разговор никакого отношения не имеет. На обложке журнала танцевала Майя Плисецкая. Гагарин с отрешенным видом смотрел несколько секунд на фотографию. И вдруг, словно в отместку кому-то, закусив нижнюю губу, начертал свой «Гагар» так, что венчающая его подпись стрела угодила балерине прямехонько между ног.

Я успел выхватить журнал из рук оторопевшего посланца.

– Придется тебе, Юра, расписаться еще раз.

И протянул ему какую-то брошюру о Дальнем Востоке, которыми нас в изобилии снабдили в Хабаровске.

Я никогда ни у кого не просил автограф. А этот, не предназначенный мне, сохранил. Но тогда мною двигали, конечно, другие соображения.

Помимо врожденной, по всей видимости, страсти летать, было у Гагарина еще одно, благоприобретенное увлечение. Он как ребенок радовался, когда его… не узнавали.

Подъезжаю однажды, ранним летним вечером, к гостинице «Юность» и вижу, как из главных ее дверей выходит, нет, выскакивает молодецки Гагарин. В непривычной для него штатской одежде, в которой даже я его не мигом распознал. По короткой стрижке и по парфюмерным ароматам, которые я уловил носом, едва открыл дверцу машины, стало понятно, что он только что от парикмахера. С кресла человек всегда встает слегка помолодевшим и полным неотчетливых, но конструктивных замыслов.

– Точно, – подтвердил он мою догадку. – Я здесь всегда стригусь.

А я подумал, что, помимо прочего, это для него еще один легальный повод вырваться из заколдованного круга служебных, семейных обязанностей и непременного почитания.

Постояли, обменялись текущими новостями и, как водится у нормальных мужчин, моментально дозрели до понимания необходимости посидеть. Ясно было и то, что пить в такой теплый, еще отдающий весной вечер нельзя ничего кроме холодного пива. В «Юности», при всех ее достоинствах, хорошего пива сроду не бывало. К тому же здесь Гагарина каждый узнал бы даже в одних плавках.

Значит? Значит – пивной бар «Пильзень» в ЦПКиО, то бишь Центральном парке культуры и отдыха имени Горького. Открылся он сравнительно недавно и, по нашему обоюдному ощущению, не успел еще, как это водилось в ту пору с любыми густо посещаемыми объектами, утратить свой блеск.

До центральных ворот нас за десять минут домчал автомобиль. И хотя у его «Волги» пропуск был даже на территорию парка, Юрий предложил дойти до бара пешком.

Он просто хочет, догадался я, пройти тест на неузнаваемость. И действительно, большинство гуляющих не обращали на нас, то есть на Гагарина, никакого внимания. Зато если кто-то нечаянно упирался взглядом в Юрия Алексеевича, то застывал на месте. И не раз еще оглядывался на этого паренька в светло-сером костюме, так похожего на самого Гагарина. Но невозможно, конечно, чтобы это был действительно он.

В пивном зале, к вящему удовольствию Гагарина, тот же эффект. Зал, на удивление, был полупуст. Вошли непринужденно, заняли место подальше от дверей. Официант, принявший заказ, – по кружке пива, топинки и шпикачки, с первого предъявления ничего нештатного в двух штатских не заметил. Но когда принес заказ и стал расставлять кружки на столе, все усек.

– Сейчас начнется, – приуныл Юра и поднял свою посудину, увенчанную белоснежной кучерявой шапкой. – Давай глотнем, пока не нагрянули. – И дунул на пену.

Ждать пришлось недолго. Сначала официант явился и поставил нам на стол бутылку зеленоватого «Очавери»:

– Вон от того стола, – он показал глазами на группу, как теперь сказали бы, лиц кавказского происхождения, которые и в чешской пивной пили только грузинские вина.