Пресловутая эпоха в лицах и масках, событиях и казусах

Когда в плане очередного номера, который мы обязаны были посылать в «большой» и «малый» ЦК, он увидел мою рецензию на «Кентавра» Апдайка, он затребовал гранки, а прочитав их, тут же собрал экстренное заседание Секретариата ЦК, который, разумеется, единодушно его поддержал, после чего бывший тогда секретарем по идеологии Лен Карпинский вынужден был позвонить мне и попросить снять статью из номера. «На время», – добавил он уже от себя. Мир художественного творчества и его обитателей Павлов был способен воспринимать только в черно-белом измерении. Одних любил и пестовал, и не обязательно, как может показаться, бездарей и лакировщиков. Пахмутова и Николай Добронравов, Тамара Синявская и Юрий Гуляев, Эдита Пьеха и Роберт Рождественский, Муслим Магомаев и Лариса Голубкина – к ним он и вместе с ним весь комсомол «милели людскою лаской». «Новый мир», «Юность», «Современник», «Таганка» – эти названия, имена их руководителей и авторов действовали на Павлова, как красная тряпка на быка, на какового он и становился похож в минуты гнева и раздражения, которые, впрочем, так же быстро и проходили, как накатывали. Вот и в тот наш «банный» вечер, сидя на раскаленной полке, которая жгла даже через полотенце, он, чувствовалось, специально себя заводил, надеясь воспламенить тем самым и Гагарина.

Сергей Павлович, только так мы его с Гагариным называли, пользуясь своим старшинством, даже рассадить нас, голяков, на полке постарался так, чтобы устроить мне что-то вроде коробочки. Я оказался в центре: справа – Павлов, слева – Гагарин. Но в этом-то и была промашка Сергея Павловича.

С Гагариным они были дружны. Юрий относился к нему если не как к отцу, разница в возрасте была в пять лет, то как к старшему брату, чей авторитет был для него неоспорим. Он не то что не решался, не брался возражать ему даже тогда, когда был с ним не согласен. Как и в этот раз. Он просто держал меня за руку, чего не мог видеть Павлов, и молча пожимал ее в те моменты, когда наш третий сотоварищ по бане очередной раз брал самую высокую ноту, а я отвечал ему в той же тональности.

…Уже недалек был тот час, когда Павлов позвонит мне в «Комсомолку» и со спазмой в горле скажет, что разбился Гагарин.

И тот день, когда он же позовет меня на Маросейку, в конференц-зал, где Пахмутовой и Добронравову предстояло впервые «показать» свой «Гагаринский цикл».

– У неба отпросился, да отпуск был краток.

Как расшифровывали ВААП

В связи с появлением на общественном горизонте ВААПа (Всесоюзное агентство по авторским правам) и избранием меня его председателем, родилось два афоризма. Один был фольклором: «Панкина загнали в подвал» – контора УАППа, управления по авторским правам, предшественника ВААПа, находилась в полуподвальном помещении писательского дома по Лаврушинскому переулку. Автором второго, который я уже приводил, был редактор «Литературки» Александр Борисович Маковский.

Про себя я называл ВААП коллективным диссидентом, а иногда даже выкрикивал это вслух. Так было однажды в раздевалке Дома кино, куда мы с двумя бывшими моими сотрудниками по «Комсомолке» Костей Щербаковым и Сашей Пумпянским скатились разогретые из ресторана, о котором, в свою очередь, любили повторять: «Для нас важнейшим из искусств является ресторан Дома кино».

Крайности постепенно сошлись на своеобразной расшифровке молвой новой аббревиатуры. ВААП – Всесоюзное агентство авторов Панкина. Не скрою, приятно было услышать об этом первый раз. Молва знала, кто это – авторы Панкина. К 1980 году почти все они собрались под одной крышей – обложкой моей книги «Строгая литература» – Юрий Трифонов, Чингиз Айтматов, Василий Шукшин, Михаил Рощин, Гавриил Троепольский, Федор Абрамов, Виктор Розов, Валентин Распутин, Василь Быков, Даниил Гранин, Мустай Карим, Анатолий Аграновский…

Вслед за «Малой Бронной», как сокращенно называли театр Анатолия Эфроса, адрес агентства «Большая Бронная» стал постепенно входить в писательский, композиторский словарь, словом, в авторский обиход, как его название. Редкий час не сидел у меня в кабинете, на третьем этаже бывшего школьного здания, кто-нибудь из «классиков»: «потравить», а заодно и поговорить о делах.

Кабинет, переоборудованный из школьного класса, был соответственно немалого размера, и гость, располагаясь потрепаться, старался задвинуть свободное кресло куда-нибудь в угол, подальше от батареи с телефонами, которые по части «жучков» всегда были на заметке.

Первые реплики или тирады, смотря по духовной конституции собеседника, произносились обычно вполголоса и сопровождались выразительными телодвижениями, смысл которых был одинаково понятен как гостю, так и хозяину: например, поворачиванием лица в сторону потолка, вопросительными взглядами в мою сторону, на что я обычно отвечал беззвучным пожатием плеч…