Пресс-папье

Что касается уровня Флеша-Кинкейда, тут я достиг, или «добился», 12 баллов, а это означает, с прискорбием должен вам сообщить, что моя проза «трудна для понимания большинства читателей». С другой стороны, два средних показателя – 6,15 букв и 2,7 слога на слово – свидетельствуют о том, что в сравнении с «Полисом страхования жизни» она все же более удобочитаема. Имея 20,67 слова на предложение, проза эта демонстрирует близкое родство с «Геттисбергской речью» Линкольна (23,4), однако и рядом не лежит со скупыми 13,5 Хемингуэя. И наверное, мне следует радоваться тому, что 12,7 процента всех моих слов – это предлоги, а вот с чрезмерной привязанностью к страдательному залогу придется побороться.

Впрочем, участь понедельничной передовицы «Телеграфа» оказалась не многим лучшей. Впечатляющее описание мистером Хердом его поездки в Гонконг было подвергнуто разносу за слишком частое использование слова «неприемлемый». Что свидетельствует о достойной сожаления неосведомленности касательно слога, коим пишутся все вообще передовицы «Телеграфа». Я, к примеру, надеюсь, что не доживу до дня, когда слово «неприемлемый» будет использовано в передовой статье этой газеты меньше четырех раз.

Нехороши оказались в ней и длины абзацев. «Абзацы могут оказаться слишком длинными для того, чтобы удерживать внимание большинства читателей. Попробуйте реорганизовать ваши мысли в более короткие логические блоки», – рекомендует программа.

Уровень Флеша-Кинкейда, равный 14, означает, что передовица «трудна для понимания большинства читателей» и соответствует уровню образованности «выше одиннадцатого».

Ну ладно, я выложил за эту программу приличные деньги, и называть ее бесполезным и вздорным хламом мне не хочется, так что время от времени я все-таки буду проверять с ее помощью мои сочинения.

Мало ли что может случиться в следующие несколько недель. Вдруг мой слог возьмет да и переменится. Станет похожим на хемингуэевский. Он был великим писателем. Предпочитал короткие предложения. И писал хорошо. Он знал, что хорошо. Знал, потому что его «Ганнингов показатель невнятности» был высоким. Он никогда не пользовался страдательным залогом. Считал наречия уделом трусов. Он никогда не говорил «связан с тем обстоятельством, что». Предпочитал говорить «потому что». И отдавал «добиться» предпочтение перед «достичь».

Он добился известности. Он был крутым малым. Носил бороду. Пил. Ловил марлинов и элопсов. Любил пострелять. Он даже в себя пострелял. Возможно, потому, что счел свою жизнь слишком длинной, – длинной, как плохое предложение.

А может быть, он счел ее слишком страдательной.

Кто знает?

У каждого своя карьера

Вермеер был, вероятно, единственным художником, который смог бы толково описать мои школьные годы. Набив руку на изображении клетчатых полов своих интерьеров, он стал абсолютным мастером передачи всяческой чересполосицы, а ничего более чересполосого, чем моя незадачливая школьная пора, в этом мире найти невозможно.

Штат одной из тех немногих школ, в каких мне дозволяли задержаться на срок достаточный для того, чтобы я успел распаковать вещи, мог похвастаться, помимо обычных преподавателей, еще и консультантом по выбору карьеры ее учеников. Работа его состояла, насколько я могу судить, в том, чтобы добиваться от каждого ученика заполнения анкеты, а затем, исходя из ответов, указывать, чем этот ученик мог бы заняться в дальнейшей жизни. Подобно любой синекуре такого рода, место консультанта предназначалось исключительно для отставных офицеров военно-морского флота. Адмиралы становились казначеями, командиры кораблей, естественно, рассчитывали на должность консультанта по карьере.

В обязанности нашего консультанта входила также организация и содержание в образцовом порядке особого кабинета, набитого глянцевыми брошюрами и проспектами, из каковых каждый, кто интересовался устройством жизни в компании «Проктер энд Гэмбл» или в издательстве «Пингвин», мог узнать об этих замечательных учреждениях практически все. Этот кабинет (девять часов из десяти пустовавший и закрывавшийся на по-детски простенький замок) стал для меня прибежищем, в котором я мог укрыться от внимания школьного начальства или просто спокойно выкурить сигаретку.

От нечего делать я читал в этом моем приюте дела тех старших меня годами мальчиков, которых присылали сюда для заполнения карьерной анкеты. И довольно быстро понял, что деньги свои консультант по выбору карьеры получает, почитай, ни за что. На вопрос «Какого рода карьеру вы для себя наметили?» испытуемый мог ответить: «Врач». А затем консультант, получив ответы на вопросы насчет «умения работать с людьми» и результатов «экзамена обычного уровня», писал внизу анкеты: «Рекомендуется профессия врача». Если же испытуемый отвечал на первый вопрос «Не знаю», консультант писал: «Бухгалтер?»