Бессонница – великая тайна.
Это проклятие тем более страшно, что тяготеет оно над людьми, погруженными во тьму и тем самым лишенными спасительного зрения. Врачи советуют в случае бессонницы встать и чем-то заняться: они не учитывают, что чаще всего страдающий бессонницей человек проводит не первую ночь без сна и слишком вымотан, чтобы искать отвлечений.
Измученному Анри едва хватало сил бороться с худшей своей мыслью. Но в половине четвертого утра мозг его наткнулся на пункт, показавшийся ему основополагающим; предсказание гадалки гласило: «На этом приеме вы убьете одного из гостей». Серьёза, однако же, гостьей не была. Она была девушкой из семьи. А стало быть, не могла стать жертвой.
Осчастливленный этим озарением, Анри облегченно вздохнул. Успокоившись, он наконец погрузился в сон.
Никто так не наслаждается этим счастьем, как люди, страдающие бессонницей: они, по крайней мере, знают, что спят.
Он проснулся в десять часов утра и еще полежал в постели, анализируя это сладостное ощущение покоя, которое растекалось в его крови. «Я ничего не скажу Серьёзе, – решил он. – С этой окаянной девчонки станется снова заморочить мне голову своей демагогией. Кого же я убью завтра? Да все равно кого. Так никто не сможет обвинить меня в предумышленном убийстве». Эта мысль позабавила его, и он встал в превосходном настроении.
Александра составила ему компанию за завтраком. Погода была прекрасная.
– Верно сказал Виалатт[11], метеорологический прогноз повинуется лишь одному закону: погода в девяноста процентах случаев бывает та же, что и вчера. Значит, завтра будет чудесный день для garden-party.
– Ты заказал шампанское, дорогой?
– Его доставят сегодня в полдень. Я этим займусь.
Они обсуждали различные детали, не замечая, что из-за приоткрытой двери за ними наблюдала Серьёза. Невинный, как первопричастник, Анри не контролировал выражение лица. Он неподдельно радовался. И это не ускользнуло от молодой девушки.
Около трех часов Невиль был занят в кухне: доставал из коробок фужеры и проверял их чистоту. Он рассматривал каждый бокал на свет и, если различал на нем малейший отпечаток пальца, погружал его в горячую воду без мыла. Вошла Серьёза:
– Я могу помочь тебе, папа?
– Да, милая. Вынимай фужеры из воды и ставь их на поднос.
Вдвоем они молча делали дело.
Анри не чувствовал опасности.
– Ты выглядишь гораздо лучше, папа.
– В самом деле. Я наконец выспался.
– А-а. А я нет.
Он заметил, что она бледна как полотно.
«Возможно ли, что она боится смерти?» – подумал он, вытирая полотенцем бокал, который держал в руке. И продолжал рассматривать фужеры как ни в чем не бывало.
– Ты даже как будто весел, – продолжала Серьёза.
– Я люблю приготовления к garden-party. С ними связаны воспоминания о прежних приемах, вкус шампанского. Я заранее хмелею.
– Не стоит слишком много пить. Ты должен целить в голову.
«Она ужасна. Она заслуживает, чтобы я совершил то, чего ей хочется», – подумал граф.
Увидев, что она делает дело кое-как, он позволил себе замечание.
– Как ты можешь придавать такое значение чистоте бокала, зная, что будет завтра?
– Так учит Будда: «Когда моешь посуду, мой посуду».
– Будда действительно так сказал?
– Вроде того. Во всяком случае, близко по смыслу.
– Знаешь, я боюсь смерти.
– Ты хочешь сказать, что отказываешься?
– Нет. И если в последнюю минуту я буду тебя умолять пощадить меня, не обращай на это никакого внимания.
– Хорошо.
Не удовлетворенный работой Серьёзы, Невиль взял фужер, который она поставила на поднос, и заново помыл его. Она вздохнула:
– Ты меня не любишь.
– Потому что я перемыл твой фужер?
– Вдобавок ты издеваешься надо мной. Ты убьешь меня завтра, а тебя это, в сущности, мало волнует.
– Я всего лишь буквально выполняю твои предписания. Ключевое слово – «придется». Вчера, если помнишь, я возмущался, упирался изо всех сил, отказывался как мог.
– А теперь ты согласился?
– Я приноравливаюсь.
– Это гадко.
– А ты чего бы хотела?
– Я хотела бы чувствовать, что ты страдаешь.
– Ты же ничего не чувствуешь, сама знаешь.
– Вчера я чувствовала твою боль. Это нравилось мне вдвойне: чувствовать хоть что-то и чувствовать, что перспектива убить дочь тебя мучит.
– Доброе сердечко!
– Теперь все кончено. Ты больше не страдаешь.
– Я ненавижу жалеть себя. Это низкое чувство. Намотай себе на ус.
– Ах да. Ты думаешь, что еще стоит читать мне мораль?
– Конечно. Тебе осталось целых двадцать четыре часа жизни, притом что мне в тебе открылось, я опасаюсь худшего.
– В сущности, тебя устраивает, что ты меня убьешь. С плеч долой! Я некрасива, недостойна любви и нелюбима.
Анри вздохнул и посмотрел дочери в лицо:
– Обычный кризис переходного возраста – вот что ты мне выдаешь.
– Неправда: заставить родного отца убить меня – это небанально!