Преступление и наказание

Raskolnikov joined two or three listeners, took out a five copeck piece and put it in the girl's hand.	Раскольников приостановился рядом с двумя-тремя слушателями, послушал, вынул пятак и положил в руку девушке.
She broke off abruptly on a sentimental high note, shouted sharply to the organ grinder "Come on," and both moved on to the next shop.	Та вдруг пресекла пение на самой чувствительной и высокой нотке, точно отрезала, резко крикнула шарманщику: "будет!", и оба поплелись дальше, к следующей лавочке.
"Do you like street music?" said Raskolnikov, addressing a middle-aged man standing idly by him.	- Любите вы уличное пение? - обратился вдруг Раскольников к одному, уже немолодому, прохожему, стоявшему рядом с ним у шарманки и имевшему вид фланера.
The man looked at him, startled and wondering.	Тот дико посмотрел и удивился.
"I love to hear singing to a street organ," said Raskolnikov, and his manner seemed strangely out of keeping with the subject--"I like it on cold, dark, damp autumn evenings--they must be damp--when all the passers-by have pale green, sickly faces, or better still when wet snow is falling straight down, when there's no wind--you know what I mean?--and the street lamps shine through it..."	- Я люблю, - продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, - я люблю, как поют под шарманку в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно в сырой, когда у всех прохожих бледнозеленые и больные лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают...
"I don't know....	- Не знаю-с...
Excuse me..." muttered the stranger, frightened by the question and Raskolnikov's strange manner, and he crossed over to the other side of the street.	Извините... - пробормотал господин, испуганный и вопросом, и странным видом Раскольникова, и перешел на другую сторону улицы.
Raskolnikov walked straight on and came out at the corner of the Hay Market, where the huckster and his wife had talked with Lizaveta; but they were not there now.	Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но теперь их не было.
Recognising the place, he stopped, looked round and addressed a young fellow in a red shirt who stood gaping before a corn chandler's shop.	Узнав место, он остановился, огляделся и оборотился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
"Isn't there a man who keeps a booth with his wife at this corner?"	- Это мещанин ведь торгует тут на углу, с бабой, с женой, а?
"All sorts of people keep booths here," answered the young man, glancing superciliously at Raskolnikov.	- Всякие торгуют, - отвечал парень, свысока обмеривая Раскольникова.
"What's his name?"	- Как его зовут?
"What he was christened."	- Как крестили, так и зовут.
"Aren't you a Zaraisky man, too?	- Уж и ты не зарайский ли?
Which province?"	Которой губернии?
The young man looked at Raskolnikov again.	Парень снова посмотрел на Раскольникова.
"It's not a province, your excellency, but a district.	- У нас, ваше сиятельство, не губерния, а уезд, а ездил-то брат, а я дома сидел, так и не знаю-с...
Graciously forgive me, your excellency!"	Уж простите, ваше сиятельство, великодушно.