Читаем Преступление и наказание, Часть 4 полностью

"No, I, I am more to blame than anyone!" said Dounia, kissing and embracing her mother. "I was tempted by his money, but on my honour, brother, I had no idea he was such a base man.- Нет, я, я более всех виновата! - говорила Дунечка, обнимая и целуя мать, - я польстилась на его деньги, но, клянусь, брат, - я и не воображала, чтоб это был такой недостойный человек.
If I had seen through him before, nothing would have tempted me!Если б я разглядела его раньше, я бы ни на что не польстилась!
Don't blame me, brother!"Не вини меня, брат!
"God has delivered us! God has delivered us!" Pulcheria Alexandrovna muttered, but half consciously, as though scarcely able to realise what had happened.- Бог избавил! бог избавил! - бормотала Пульхерия Александровна, но как-то бессознательно, как будто еще не совсем взяв в толк все, что случилось.
They were all relieved, and in five minutes they were laughing.Все радовались, через пять минут даже смеялись.
Only now and then Dounia turned white and frowned, remembering what had passed.Иногда только Дунечка бледнела и сдвигала брови, припоминая случившееся.
Pulcheria Alexandrovna was surprised to find that she, too, was glad: she had only that morning thought rupture with Luzhin a terrible misfortune.Пульхерия Александровна и воображать не могла, что она тоже будет рада; разрыв с Лужиным представлялся ей еще утром страшною бедой.
Razumihin was delighted.Но Разумихин был в восторге.
He did not yet dare to express his joy fully, but he was in a fever of excitement as though a ton-weight had fallen off his heart.Он не смел вполне его выразить, но весь дрожал как в лихорадке, как будто пятипудовая гиря свалилась с его сердца.
Now he had the right to devote his life to them, to serve them....Теперь он имеет право отдать им всю свою жизнь, служить им...
Anything might happen now!Да мало ли что теперь!
But he felt afraid to think of further possibilities and dared not let his imagination range.А впрочем, он еще пугливее гнал дальнейшие мысли и боялся своего воображения.
But Raskolnikov sat still in the same place, almost sullen and indifferent.Один только Раскольников сидел все на том же месте, почти угрюмый и даже рассеянный.
Though he had been the most insistent on getting rid of Luzhin, he seemed now the least concerned at what had happened.Он, всего больше настаивавший на удалении Лужина, как будто всех меньше интересовался теперь случившимся.
Dounia could not help thinking that he was still angry with her, and Pulcheria Alexandrovna watched him timidly.Дуня невольно подумала, что он все еще очень на нее сердится, а Пульхерия Александровна приглядывалась к нему боязливо.
"What did Svidrigailov say to you?" said Dounia, approaching him.- Что же сказал тебе Свидригайлов? - подошла к нему Дуня.
"Yes, yes!" cried Pulcheria Alexandrovna.- Ах да, да! - вскричала Пульхерия Александровна.
Raskolnikov raised his head.Раскольников поднял голову:
"He wants to make you a present of ten thousand roubles and he desires to see you once in my presence."- Он хочет непременно подарить тебе десять тысяч рублей и при этом заявляет желание тебя однажды видеть в моем присутствии.
Перейти на страницу:

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Биографии и Мемуары / Критика
Вьюга
Вьюга

«…Война уже вошла в медлительную жизнь людей, но о ней еще судили по старым журналам. Еще полуверилось, что война может быть теперь, в наше время. Где-нибудь на востоке, на случай усмирения в Китае, держали солдат в барашковых шапках для охраны границ, но никакой настоящей войны с Россией ни у кого не может быть. Россия больше и сильнее всех на свете, что из того, что потерпела поражение от японцев, и если кто ее тронет, она вся подымется, все миллионы ее православных серых героев. Никто не сомневался, что Россия победит, и больше было любопытства, чем тревоги, что же такое получится, если война уже началась…»

Вениамин Семенович Рудов , Евгений Федорович Богданов , Иван Созонтович Лукаш , Михаил Афанасьевич Булгаков , Надежда Дмитриевна Хвощинская

Фантастика / Приключения / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фантастика: прочее
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза