Читаем Преступление и наказание, Часть 4 полностью

I am so delighted..."Я, напротив, так рад-с...
Raskolnikov put down his cap and continued listening in silence with a serious frowning face to the vague and empty chatter of Porfiry Petrovitch.Раскольников положил фуражку, продолжая молчать и серьезно, нахмуренно вслушиваться в пустую и сбивчивую болтовню Порфирия.
"Does he really want to distract my attention with his silly babble?""Да что он в самом деле, что ли, хочет внимание мое развлечь глупою своею болтовней?"
"I can't offer you coffee here; but why not spend five minutes with a friend?" Porfiry pattered on, "and you know all these official duties... please don't mind my running up and down, excuse it, my dear fellow, I am very much afraid of offending you, but exercise is absolutely indispensable for me.- Кофеем вас не прошу-с, не место; но минуток пять времени почему не посидеть с приятелем, для развлечения, - не умолкая сыпал Порфирий,- и знаете-с, все эти служебные обязанности... да вы, батюшка, не обижайтесь, что я вот все хожу-с, взад да вперед; извините, батюшка, обидеть вас уж очень боюсь, а моцион так мне просто необходим-с.
I'm always sitting and so glad to be moving about for five minutes... I suffer from my sedentary life... I always intend to join a gymnasium; they say that officials of all ranks, even Privy Councillors, may be seen skipping gaily there; there you have it, modern science... yes, yes....Все сижу и уж так рад походить минут пять... геморрой-с... все гимнастикой собираюсь лечиться; там, говорят, статские, действительные статские и даже тайные советники охотно через веревочку прыгают-с; вон оно как, наука-то, в нашем веке-с... так-с...
But as for my duties here, inquiries and all such formalities... you mentioned inquiries yourself just now... I assure you these interrogations are sometimes more embarrassing for the interrogator than for the interrogated....А насчет этих здешних обязанностей, допросов и всей этой формалистики... вот вы, батюшка, сейчас упомянуть изволили сами о допросах-с... так, знаете, действительно, батюшка Родион Романович, эти допросы иной раз самого допросчика больше, чем допрашиваемого, с толку сбивают...
You made the observation yourself just now very aptly and wittily." (Raskolnikov had made no observation of the kind.) "One gets into a muddle!Об этом вы, батюшка, с совершенною справедливостью и остроумием сейчас заметить изволили. (Раскольников не замечал ничего подобного.) Запутаешься-с!
A regular muddle!Право, запутаешься!
One keeps harping on the same note, like a drum!И все-то одно и то же, все-то одно и то же, как барабан!
There is to be a reform and we shall be called by a different name, at least, he-he-he!Вон реформа идет, и мы хоть в названии-то будем переименованы, хе-хе-хе!
And as for our legal tradition, as you so wittily called it, I thoroughly agree with you.А уж про приемы-то наши юридические - как остроумно изволили выразиться - так уж совершенно вполне с вами согласен-с.
Every prisoner on trial, even the rudest peasant, knows that they begin by disarming him with irrelevant questions (as you so happily put it) and then deal him a knock-down blow, he-he-he!--your felicitous comparison, he-he! So you really imagined that I meant by 'government quarters'... he-he!Ну кто же, скажите, из всех подсудимых, даже из самого посконного мужичья, не знает, что его, например, сначала начнут посторонними вопросами усыплять (по счастливому выражению вашему), а потом вдруг и огорошат в самое темя, обухом-то-с, хе! хе! хе! в самое темя, по счастливому уподоблению вашему, хе! хе! так вы это в самом деле подумали, что я квартирой-то вас хотел... хе! хе!
Перейти на страницу:

Похожие книги

Бывшие люди
Бывшие люди

Книга историка и переводчика Дугласа Смита сравнима с легендарными историческими эпопеями – как по масштабу описываемых событий, так и по точности деталей и по душераздирающей драме человеческих судеб. Автору удалось в небольшой по объему книге дать развернутую картину трагедии русской аристократии после крушения империи – фактического уничтожения целого класса в результате советского террора. Значение описываемых в книге событий выходит далеко за пределы семейной истории знаменитых аристократических фамилий. Это часть страшной истории ХХ века – отношений государства и человека, когда огромные группы людей, объединенных общим происхождением, национальностью или убеждениями, объявлялись чуждыми элементами, ненужными и недостойными существования. «Бывшие люди» – бестселлер, вышедший на многих языках и теперь пришедший к русскоязычному читателю.

Дуглас Смит , Максим Горький

Публицистика / Русская классическая проза
Лев Толстой
Лев Толстой

Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком». <…>Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство.

Анри Труайя , Виктор Борисович Шкловский , Владимир Артемович Туниманов , Максим Горький , Юлий Исаевич Айхенвальд

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Биографии и Мемуары / Критика
Вьюга
Вьюга

«…Война уже вошла в медлительную жизнь людей, но о ней еще судили по старым журналам. Еще полуверилось, что война может быть теперь, в наше время. Где-нибудь на востоке, на случай усмирения в Китае, держали солдат в барашковых шапках для охраны границ, но никакой настоящей войны с Россией ни у кого не может быть. Россия больше и сильнее всех на свете, что из того, что потерпела поражение от японцев, и если кто ее тронет, она вся подымется, все миллионы ее православных серых героев. Никто не сомневался, что Россия победит, и больше было любопытства, чем тревоги, что же такое получится, если война уже началась…»

Вениамин Семенович Рудов , Евгений Федорович Богданов , Иван Созонтович Лукаш , Михаил Афанасьевич Булгаков , Надежда Дмитриевна Хвощинская

Фантастика / Приключения / Русская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Фантастика: прочее
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза